Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

Нравится, как он изобретает всякие несусветные поэтические вечера, на которых полагается читать наизусть то Межирова, то Цветаеву, то Бродского, а кто не знает, тот пускай выучит, и все учат как миленькие, и я тоже. И как он носится со свежеоткрытыми поэтами – Борисом ли Рыжим, Машей Фаликман – и щедро, на все стороны, раздаривает эту радость узнавания. Да господи, мой-то первый “авторский вечер: стихи и переводы” – не он ли затеял и устроил когда-то, в каком-то клубе?

Ещё мне нравится, что в детстве мы, хотя и в разные времена, ходили, бегали и лазали по одной и той же Москве. Он по Малой Дмитровке, я по Большой, но обе они впадают в Пушкинскую площадь. А проходными дворами нам друг до дружки вообще было бы рукой подать.

Ужасно нравится, как он поет. Честное слово. Когда запевает с Димой Богдановым: “Степан Степа-а-ныч, я…” или тот нежнейший финал, “Тихое счастье окнами в сад” – мне хочется, чтоб это никогда не кончалось. И заберите вашего Паваротти!

Нравится, каким красавцем и ловеласом он смотрится среди поклонниц. И как смотрит на жену Аллочку, тоже красавицу, собираясь петь “Куда ты уехала, Сьюзен?” – и всякий раз подробно объясняет залу, что никакого международного романа не было и Сьюзен эта – плод воображения, просто красивое имя.

Однажды я не удержалась, написала про него стихи. В театре Камбуровой, практически с натуры. И вот я их прямо сейчас приведу полностью. Это не лучшие мои стихи (юбиляр как-то раз пытался утверждать обратное, но взгляд его при этом был лукав). Зато нарисованная в них картинка – правдива, и тень автора ревниво маячит на заднем плане, как автопортрет художника Пукирева на знаменитом полотне “Неравный брак”.

А у нас Наташа влюблена
В Сухарева Дмитрия Антоныча:
Как его услышит – так она
И вздыхает, и томится до́ ночи.

Всё бы любовалась без помех,

Шею по-девчоночьи вытягивая,
Как стихи читает он для всех,
Головой и голосом подрагивая.

Он сидит, сединами в зенит,

Держит стих на нитке над Вселенною
И дрожит тихонько, и звенит,
Словно скрипка старая, бесценная.

Однако пора переходить к пожеланиям.

Дмитрий Антоныч, миленький, пожалуйста – будьте нам здоровы!

И радуйтесь жизни.

Всё-таки вольная песня в России жива.

Всё-таки каждый второй понимает слова.

А?

2010

Булатов и Васильев

Как хорошо лежать на раскладушке,

По-дачному валяя дурака,
А в небе сосны сблизили макушки
И едут негустые облака…

Как хорошо не открывать Америк,

Ведь небо нам в колодце колких крон
Булатов написал – спасибо, Эрик! —
И с облегченьем погрузиться в сон.

Давным-давно, ещё до перестройки, с издательством “Малыш” сотрудничали замечательные художники – Эрик Булатов и Олег Васильев. Детские книжки они иллюстрировали не от хорошей жизни: оба считались авангардистами и картины свои выставлять на родине не могли (а за пределы родины кто бы их пустил?). Книжки они тем не менее оформляли просто чудесно: весело, изобретательно и в своей неповторимой манере – улыбчивой, но не слащавой.

А у меня в далеком 1983 году почти одновременно родились второй ребёнок и посвящённый этому событию цикл стихов – детских, написанных как бы от лица ребёнка старшего. Я составила книжку – для тогдашней “малышовской” брошюры дюжины стихотворений было вполне достаточно, – перепечатала на машинке, отвезла в редакцию Биане Петровне Цыбиной и пошла жить дальше.

Я тогда числилась “молодым поэтом” и о таких иллюстраторах, как Булатов и Васильев, мечтать не смела, только любовалась на берестовского “Жаворонка” с их рисунками, надписанного автором для обоих моих мальчишек, дошкольника Андрюши и младенца Серёжи. Однако книжки в те стародавние времена лежали в издательствах подолгу… И то ли моя репутация уже слегка подросла, то ли шальной ветер перестройки смешал “маститых” с “начинающими”, но в восемьдесят седьмом году мне сообщили: за мою книжечку берутся Булатов и Васильев! Это была сказочная удача.

А потом позвонили они сами, Эрик и Олег: хотим к вам приехать порисовать, мы всегда так работаем, с натуры… И приехали! И спросили: “А где младенец?”

Тут мы с Гришей Кружковым (соавтором младенца) принялись извиняться и разводить руками: дескать, за время пути кое-кто успел подрасти. И вместо младенца к ним вышел четырёх-пятилетний пацан-чик, увешанный оружием, – то есть именно такой, каким был на момент его рождения мой лирический герой, старший брат Андрюша.