Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

Приезжать в “Пионер” всегда было приятно. Честно говоря, когда работаешь не выходя из дома и дети ещё маленькие, каждый поход “в люди” – радостное событие. Напускаешь на себя важный вид: “Мне нужно в редакцию, завезти подборку, вычитать вёрстку, то да сё…” Оставляешь детей на маму и/или мужа – и на свободу! Можно прокатиться на такси, от нас до “Правды” езды на рубль, можно сговориться с Маринкой Москвиной встретиться в коридоре между прозой и поэзией и вместе пойти обедать в правдинскую столовую, там недорого и вкусно. И персонал вежливый: вот юноша на раздаче, красиво отведя на руке Маринкину тарелку с куском курицы, вопрошает: “Вам со сложным гарниром?” А Маринка в ответ, царственно: “Не усложняйте!”

И можно привезти домой свежие творожные кольца, дети твёрдо на них рассчитывают, сказала же, что еду в “Пионер”. В каждом издательстве тогда водился какой-нибудь продуктовый дефицит, в “Прогрессе”, например, продавали даже говяжью вырезку, и тут уж мать семейства возвращалась домой не прогульщицей, а добытчицей.

Началась перестройка, всё забурлило, и именно в “Пионере”, в кабинете аж главного редактора (я туда, кажется, попала впервые) собрались однажды все наши. Выпускники Акимовско-Ивановской литстудии, их ближайшие друзья-коллеги, почти всем “в районе тридцати”. Боря Минаев, Лёва Яковлев, Лёша Зайцев, Коля Ламм, Тим Собакин, мы с Москвиной, Кружков, Седов, Усачёв “и прочая, и прочая”. Подтянулась и редакционная молодёжь – Ася Друянова и другие. Всем хотелось перемен, “чтоб было всё иначе”, свободно, авангардно, иронично, психологично, без всякой там идеологии… Так появилось общество “Чёрная курица”, которому суждено было пережить любимый журнал.

И ведь получалось. Вот у меня в руках апрельский номер за 90-й год. На обложке чёрная курица, из слов и кусочков текста составленная. Внутри – красота неописуемая: стихи Собакина, Усачёва, Олега Григорьева, Володи Друка, даже Игоря Иртеньева. Проза Москвиной, Саши Дорофеева, Юры Нечипоренко, Бори Минаева (с рисунками Жени Двоскиной!). И страшилки Эдуарда Успенского. И ещё, и ещё, и ещё… Даже портрет Ленина (апрель всё-таки) без всякого официоза: с одной красной гвоздичкой и отрывком из очерка Михаила Кольцова. Тираж, между прочим, 1 820 000 экз. Цена, правда, не обозначена. Отличный номер, просто блеск, мне до сих пор немножко грустно, что я в него не попала.

Я не аналитик и в экономике смыслю мало. До сих пор толком не понимаю, как это вышло, что “Пионер” стал худеть, бледнеть и скукоживаться. Как картофелина – успевшая, впрочем, дожить до весны и пустить здоровые, сочные ростки.

Некоторое время ещё держался (силами той же компании) первоклассный журнал “Трамвай”. Потом была “Куча мала”. Потом родился и прожил довольно долго – благодаря самоотверженной Дине Крупской – яркий во всех отношениях “Кукумбер”.

Сейчас место детского литературно-художественного (и хотя бы отчасти “бумажного”) журнала пустует. Есть, правда (спасибо Юре Нечипоренко). “Электронные пампасы”. Борется за жизнь питерский “Костёр”. Где-то в дебрях интернета встречается, говорят, и некий призрак “Пионера”. Но пустота не заполняется. Возраст, Сонечка, возраст…

2017

Правдивая похвала Поэту С

Первое, заочное знакомство с поэтом Сухаревым совпало для меня с потерей невинности. Ну, почти совпало.

Герой моего – тоже первого – “взрослого” романа успешно гипнотизировал свою добычу с помощью гитары и песен. Дело давнее, пионерлагерь, летняя педпрактика… впрочем, это у меня ещё в каких-то доисторических стихах описано, там и гитара фигурирует, “дрожащая от нетерпенья”. А что исполнялось – не сказано.

А исполнялся, повторяю, Сухарев. Пока звучало “О сладкий миг, когда старик…”, я ещё как-то держалась, там все-таки сюжет немного отвлекает. Но прослушав “Выберу самое синее море…”, где молоденькие мальчики так кротко и мужественно скучают без девчат, – размякла и сдалась на милость победителя.

После этого – какие уже могут быть у человека ассоциации с творчеством данного поэта? Кроме самых отчаянно-прекрасных?

Нет, правда. В Дмитрии Антоновиче Сухареве мне нравится – всё!

Нравятся его стихи, да что там нравятся, я их люблю без памяти. И по памяти тоже. Одни просто люблю, а другие – прямо до мурашек, до внезапного ликования. Главное, ничего в них вроде особенного нету, простодушные такие стихи, и вдруг раз – и под дых! “А по небу низко-низко – самолётик молодой…”

Нравится, что он придумал и основал “Братство обливающихся слезами”. Над чужой, то есть, строкой. И с каким наслаждением он эти чужие любимые строки смакует вслух. Я ведь и сама в это верю: что в прочтении вслух – в чей-то слух! – и заключается весь глубокий смысл, вся суть и сладость стихотворения…