Прочла сейчас – не отрываясь – двадцатитрёхстраничное “Тривиальное стихотворение” Фаины Гримберг. Сумасшедший захлёб
Поняла ту лёгкость, с какой она когда-то (скандальная история!), не отыскав нужных текстов, не то подстрочников, подсунула издательству греческие народные – колыбельные, кажется – песни вместо заказанных еврейских, поменяв только имена. Или наоборот, еврейские вместо греческих.
Не всё ль – едино?
Нечаянно придумала афоризм. А может, его уже до меня придумали, но я, ей-богу, сама.
“Если я могу это сделать – как я могу этого не сделать?”
Думала при этом о своём безудержном улучшении чужих текстов. Но получилось, кажется, шире.
Осень 2013-го. Едем из зоопарка: Масяня с няней Танечкой и я. Масяне два с половиной года, она впервые побывала в зоопарке, в автобусе (не считая дороги туда) тоже едет в первый раз и громко развлекает пассажиров вопросами из области зоологии.
– А медведь как кричит? А тигр вот так: рр-р! рр-р! – да? А жираф?
– А жираф, – отвечает в сердцах усталая Таня, – интеллигентный, воспитанный жираф… вообще не кричит! И ещё он никогда не визжит, не топает ногами и не труси́т попой! И за это его любит Марина.
Майка потрясённо замолкает. Я и правда больше всех зверей фотографировала красавца жирафа.
Майкины самые первые “стихи”:
И ещё:
Целая философия, однако.
Майя.
Трёхлетняя Майка услыхала где-то глагол “задолбать”. И с умным видом сообщает няне Тане:
– Ты меня за-бал-дала!
Экий роскошный коллаж. Тут и “балда”, и “болтать”, и “долбить”…
Майка:
– Танечка, а ты знаешь, где живут мои родители?
(У неё получается “ядители”.)
– Майечка, ну ты же сама знаешь, где они живут.
– Знаю. На яботе.
Два замечательных случая на выступлениях. Пригласили в пятьдесят седьмую школу, но не к юным математикам или гуманитариям, а к малышне. Сидят первачки и второклашки, набились в один класс. Показываю книжки “Розового жирафа”, рассказываю “Мадлен и собаку”.
– И вот эта собака, что спасла Мадлен из реки, осталась жить у девочек в пансионе, они с ней подружились, назвали Женевьевой, везде её с собой брали… а потом произошла
Держу мхатовскую паузу, не хочу “продавать” концовку, пусть сами прочтут.
И замирающий от ужаса мальчишеский голос с первой парты:
– Ал-лер-гия?!
И правда, что может быть страшней? Разрешили собаку, полюбил её всем сердцем, и вдруг…
Второй случай – на книжном фестивале в Воронеже. Выступаю перед большой разношёрстной аудиторией: дети, мамы, бабушки. Стараюсь “жонглировать”: то совсем детское прочту, то “на вырост”, то повзрослей – чтобы всем было интересно.
Но очень мешает маленький Кирюша. Он сидит в первом ряду у мамы на коленях и звонко встревает посредине чуть не каждого стихотворения. Года два человеку или два с половиной. Мама его и побегать отпускала, и баюкать пыталась – бесполезно. Уже на неё косятся, а ей, бедняге, интересно и уходить ужасно не хочется.
Ну, думаю, сейчас ты у нас, Кирюша, получишь, чего добивался, – всеобщее внимание. А мы получим передышку.
– Так, а теперь все замолчали, – говорю. – Эта загадка – специально для Кирюши. Она очень лёгкая, совсем ясельная, и он её сейчас сам отгадает. И чтоб никто не подсказывал! Слушай, Кирилл:
Знаешь, кто это?
– Знаю, – сияет счастливый Кирюша. – Это я!
Приснилось двустишие:
Знаменательный диалог. Это май 2014-го, Масяне три года. – Маина, а ты, сто ли,
– Ну, в общем… как бы… поэт.
Мхатовская пауза. И – не то с удивлением, не то даже и с сочувствием:
– С ума сосла, да?
Майка распевает полюбившуюся ей песню – “пугачёвскую” – про волшебника-недоучку. Там есть слова: