– Марина, ты бабушка?
– Ну конечно.
– Но ты же девочка?!
– А почему эти пожарные лестницы так высоко начинаются? – А чтобы дети не лазили.
– А как же пожарные залезают?
– Ну они, наверно, друг друга подсаживают. –
Сочинила стишок, маленький, но “ловкий”, очень была довольна.
Показала Андрюше, ему понравилось (всегда ужасно радуюсь, когда ему нравится), и он почти сразу написал вот такой “симметричный ответ”:
Как же я благодарна, что мальчишки получились такие “словесные”, оба! Прямо какой-то нечаянный выигрыш…
Первое января 2016-го, на даче. Листаю полученную в подарок книжку Водолазкина “Дом и остров”.
– Марина, ты что смеёшься?
– Читаю, как ленинградские академики ездили собирать турнепс.
– Да… это
– Вот подрастёшь, будешь мне помогать переводить детские книжки, да?
– Ага. Я
Майкины стихи о птицах:
После вечера памяти В.Берестова, на котором Майка вместе со мной побывала (не с кем оставить было) и даже слегка поучаствовала:
– Вечер памяти, Майечка, это такой концерт, когда все вспоминают кого-то и рассказывают о нём, читают его стихи, поют песни. Ты вчера была с Мариной на вечере памяти – кого, ты знаешь?
– Марины?
Таня в отъезде, и я таскаю Майку с собой по делам.
В здании ПЕН-клуба скрипучая лестница. Майя: – Идём вверх по
В Нижнем Новгороде по музею современного искусства (здание Арсенала, прямо в Кремле) водит меня и компанию библиотекарей девушка-экскурсовод. Умная, стильная и – в отличие от меня и моих спутниц – по-настоящему понимающая и чувствующая весь этот авангард.
И вот она говорит:
– Да, восприятие изменилось. Раньше скажут, бывало: “Всё-таки я этих чёрных квадратов не понимаю”. Или: “Да я тоже так нарисовать могу”…
– А теперь?
– А теперь требуют всё вынести вон и немедленно сжечь.
Вчера, 29 октября 2016 года, впервые попала на чтение имён у Соловецкого камня, в сквере на Лубянке. Редкий случай: вид огромной – на холоде! – очереди радует до слёз. Незнакомые лица кажутся родными, много молодых…
Многие, дождавшись очереди и прочтя в микрофон доставшееся имя, возраст, род занятий, дату расстрела – добавляют: “И ещё мой дедушка (прадедушка), такой-то… тогда-то…” Или бабушка, прабабушка.
Перечень имён, возрастов, профессий вводит в какой-то гипнотический ступор, заставляет отступить реальность и здравый смысл. Возчик сахарного завода… Продавец магазина… Начальник отдела игрушек министерства образования… Дворник дома номер 5 по Каланчёвской улице… Просто дворник… Замнаркома какой-то промышленности… Школьный библиотекарь… Военный инженер… двадцать девять лет… сорок один год… шестьдесят пять лет… двадцать один год… Тридцать восьмой, снова и снова, тридцать седьмой и тридцать восьмой. Тридцать тысяч за год в одной только Москве – просто так, по разнарядке, для галочки.
Тысячи свечных огоньков в стеклянных банках, почти каждый в леденеющих руках держит такую лампадку. Огромный, нескончаемый оцифрованный список на электронной доске: можно полистать, укрупнить. Спасибо “Мемориалу”[7]
…Мне достался Райчук Элья Эльяшевич, шестьдесят пять лет, заместитель начальника обувного цеха комбината Общества землеустройства еврейских трудящихся. Расстрелян 3 июня 1938 года.
Вечная память.
В Звенигородский пансионат на Форум молодых писателей (где я один из “мастеров”, т. е. ведущих семинары) приехал Олег Чухонцев. Читал стихи. Удивительно, как живой голос – по крайней мере, у большого поэта – проявляет, закрепляет интонацию стиха, делает её
В разгар чтения я вспомнила: на айфоне есть же функция звукозаписи! Надо поискать, включить, вон другие держат перед собой гаджеты, даже на видео пишут. Оторвалась от стихотворения, засуетилась… и в этот миг со сцены прилетела концовка: “…Лишь воздухом запечатлённая речь”.
Выдохнула благодарно, отложила телефон и включила слух.
Майка, шесть лет: – У нас там (на Ходынском поле) ещё есть такой красивый дворец, туда ходят, чтоб рассказывать сказки Богу.
Интересная фантазия, подумала я… и вдруг поняла: это она про церковь.
Сидим на открытии Конгресса переводчиков с Кариной Карменян. На трибуне Водолазкин говорит:
– Вообще отношения между автором и переводчиком – это своего рода брак.