Неаполитанские хроники

По прошествии двух дней меня вернули в тот же дом, но заперли в другой комнате, на сей раз во втором этаже. В этой комнате имелось лишь одно окно, внутренние ставни которого были постоянно заперты. Открывать их мне было категорически запрещено. В комнате была печь, а над печью находилось отверстие, выходившее, вероятно, в сад, поскольку в этой комнате я не слышал ни одного из тех криков, какие доносились до моего слуха в прежней комнате. Думается, это отверстие проделали, чтобы при закрытых ставнях обеспечить меня дневным светом.

В этой комнате я находился двадцать дней и двадцать ночей.

Однажды ночью, когда я спал, — это была, наверное, девятая или десятая ночь, которую я проводил там, — меня разбудили и, завязав мне глаза, отвели в горы. Там я увидел Антонио Трокколи, который является доверенным лицом нашей семьи и дочь которого по-прежнему служит у нас гувернанткой. Рядом с ним находился незнакомый мне человек, заявивший, что его зовут Никола Пьерри; он добавил, что пользуется доверием моего отца, и мне показалось, что это правда.

Я первым заговорил с Трокколи и спросил его:

— Как дела дома?

— Все в порядке, — ответил он. — А как вы?

— Хорошо.

Я хотел продолжить разговор, но мне не позволили сказать более ни слова. Трокколи пришел убедиться, что я чувствую себя хорошо и никакого несчастья со мной не случилось. Разобравшись с этим, он мог сообщить, как обстоят у меня дела, моему отцу, который, прежде чем платить похитителям, хотел убедиться, что я жив и здоров. Затем нас разлучили.

Мы двинулись обратно той же дорогой и вернулись около половины пятого утра. По пути охранник поторапливал меня, говоря:

— Поспешим, скоро рассвет!

По прошествии двадцати дней меня в третий раз вывели из дома, причем ночью, как и прежде, с теми же мерами предосторожности, с завязанными глазами, и на руках отнесли в конец сада.

Меня вновь привели в горы, в то самое место, где я виделся с Трокколи. Однако на сей раз я увидел там лишь Николу Пьерри, без Трокколи, но зато с семью моими похитителями.

Он сказал, что пришел за мной и отведет меня к родителям.

Я страшно обрадовался, как вы прекрасно понимаете, и без всяких возражений ответил, что готов идти с ним.

Все разбойники, толпившиеся рядом с нами, обняли меня один за другим. Я охотно обнял их в ответ, ведь никто из них не причинил мне вреда.

Покончив с объятиями, разбойники попросили меня передать мэру Трамутолы, синьору Гварини, что, если он не пришлет им тридцать тысяч дукатов, которые ему предстояло в ближайшее время уплатить за ренту, его тоже похитят.

Я взялся выполнить это поручение, как ни претило оно мне, и мы отправились в путь. В шесть утра рассвело; около половины восьмого показалась Трамутола, которую, кстати говоря, не увидишь, пока не окажешься рядом с ней.

Знакомый мне крестьянин по имени Савоне пахал на быках поле у края дороги. Убедившись, что он действительно видит меня, Савоне обрадовался, прервал работу и, бросив упряжку, кинулся к городу, чтобы принести новость о моем возвращении и получить на выпивку.

Вбежав в город, он принялся кричать всем, кого видел: «Нинно возвращается!» Нинно — дружеское прозвище, которое мне дали в городе, и потому в ответ на этот крик все выскочили из дому и устремились на дорогу. В итоге у входа в город собралась такая плотная толпа, что нам не удавалось войти в него, тогда как мой отец, со своей стороны, не мог пробиться сквозь нее ко мне.

Но в итоге, поработав как следует локтями, мы, наконец, добрались друг до друга. Отец взял меня на руки и, обнимая и целуя, понес; ну а я, в свой черед, от всей души целовал его.

Отец не позволил, чтобы мама, которой нездоровилось после моего похищения, оказалась среди этой толпы. Он высоко поднял меня в воздух и издали показал ей. Она стояла на балконе нашего дворца и, не имея пока возможности обнять меня, прижимала к себе двух моих сестер.

Все жители города шли следом за нами и радостно кричали.

Но, когда мы подошли к дому, дело стало куда хуже: толпа, пришедшая поздравить моих родителей с возвращением сына, запрудила лестницу. Подняться в третий этаж было невозможно.

Наконец, в ответ на крики моей матери, все как можно сильнее притиснулись друг к другу, и нам удалось добраться до нее. Мне казалось, что бедная мама умрет от радости.

Этот день, 22 сентября, когда меня вернули семье, стал счастливым днем для всех нас. Весь день и всю следующую ночь в нашем доме царило веселье, все пели и плясали во дворе и на улице.

Мой отец выкупил меня за десять тысяч дукатов наличными, не считая полотна, сукна, окороков и сыров — все это погрузили на сорок мулов.

ДЖУЗЕППЕ ФАЛЬВЕЛЛА».

* * *

Однако это еще не самое интересное: самое интересное — что за этим последовало и каким образом правосудию, направляемому ребенком, удалось выявить преступников.

И, что еще интереснее, кем оказались эти преступники.

Так что завтра ребенок продолжит свой рассказ, ну а я здесь, повторяю, всего лишь переводчик.

II

Трамутола, 16 января 1863 года.