Небесная канцелярия

– Как я могу говорить за всех? Но предполагаю, что… нет.

– А ты сам?

– Я? Мне хотелось перемен. Мне осточертело это болото. Понимаешь, у меня должность такая… как бы тебе объяснить. Мне нужно постоянно придумывать новые проекты, привносить идеи, поддерживать и увеличивать производительность. Как будто я по умолчанию должен знать, какая идея выстрелит, а какая – нет, что принесёт счастье, а что обернётся провалом. Я очень редко ошибаюсь, у меня громадный опыт, но если уж ошибаюсь, то… как сейчас. Я, наверное, поступил неправильно, когда полез в чужие судьбы, но отчего-то был уверен, что сработает. И огрёб за это.

– Многовато ответственности, не находишь?

– Нахожу. А куда мне деваться?

– Ты бы попробовал посмотреть со стороны, – предложил художник. – Разве реализация проекта зависела только от тебя?

– Конечно, нет! Я же только запустил…

– Тебе его одобрило начальство?

– Хм. Да.

– После запуска ты часто вмешивался, контролировал, управлял?

– Да, вроде, нет. Как-то всё шло само собой. Естественно, присматривал, но чтоб контролировать – нет. Да и не возьмёшь под контроль такое, шутка ли…

– Так вот, посмотри, сколько тебе удалось сделать. Забудь про неудачи, оцени, сколько получилось. Не может быть, чтобы случился полный провал. И я не знаю, что у вас там за должности, но мечты не умирают. Если они настоящие, разумеется.

– Как думаешь, что происходит с мечтой после того, как она сбылась?

– Зависит от силы желания. Небольшие трансформируются, перерождаются. Какие-то меняют облик и приходят снова. Но если было что-то грандиозное – вот об этом знают только те, кого мечта коснулась. Может произойти всё что угодно, абсолютно непредсказуемо, в любой момент. Правда, здорово?

– Но Белла…

– Это был её выбор. Не пытайся понять мотивацию мечты. Как они рождаются, как уходят, какие у них пути и цели – известно только им. Самое глупое, что можно сделать, – это пытаться удержать мечту, переделать её, втиснуть в заданные рамки. Она способна жить и сбываться только будучи полностью свободной в решениях, в целях, в выборе. И если смерть стала её выбором, это можно только принять и проявить уважение. Уверен, она знала, что делает. Или хотя бы знала, чего хочет.

Они помолчали. Допили совсем остывший кофе. Художник купил в дорогу чебуреков. Сгущались сумерки.

Художник пошарил в рюкзаке и достал плеер. Самый обыкновенный, дешёвый, чёрная коробочка с проводами наушников. Положил на стол.

– Держи, это тебе. Не вздумай отдариваться, мне самому подарили и попросили передать дальше. Здесь всего одна песня. Ты потом тоже передашь, кому будет нужнее. И вот это тебе. – Он вырвал из скетчбука лист, положил рисунок лицевой стороной вниз. – Ладно, пора мне. Хочу до ночи добраться.

– Давай, удачи, – отозвался Лео. – Спасибо. Вдруг ещё увидимся.

– Всякое может быть. Счастливо.

Художник встал, набросил рюкзак, взял гитару, подмигнул Леонарду и покинул кафе, насвистывая что-то из регги.

Леонард подождал немного и перевернул лист. Усмехнулся. Это оказался быстрый набросок углём: пустая трасса, убегающие вдаль фонари, редкие деревца. На обочине ловит попутку парень с неформальной причёской, в свободной одежде, с рюкзаком на плече. А за спиной – два крыла.

Он спрятал подарки в карман и вышел из кафе. Солнце уже садилось. Случайный знакомый уже поймал машину на противоположной стороне. На миг Леонарду почудилось, будто голову художника окружило сияние. Но, конечно же, это была всего лишь игра лучей заходящего солнца.

Лео не спеша шагал по дороге, иногда останавливался, заслышав шум едущей позади машины. А когда она проносилась мимо, продолжал путь.

Он достал на ходу плеер, включил и настроил громкость. На его губах заиграла улыбка. Леонард прослушал песню, смотал наушники.

– Да. Магия дорог непостижима. Пусть подольше такой и остаётся, – сказал он сам себе. – Шоу маст гоу он, друзья… Шоу маст гоу он.

Мимо проехала, затормозила и остановилась фура. Из окна выглянул небритый дальнобойщик в кепке.

– Эй, ты! – крикнул он. – Подбросить?

Отпуск

У неё глаза невозможно чёрные, адова глубина. И волосы тоже чёрные, как ножом срезанное каре, только у лица чуть подкручены самые концы прядей. На волосах берет – небрежно, чуть набок, и алый, как её губы, как лак на ногтях. Как зарево заката над той крышей, где они сидели. И вино она пила тоже красное, из бокала на тонкой ножке. Остатки вина на дне, отпечаток помады на прозрачной стенке, луч заходящего солнца через стекло, через алую жидкость, на его щёку. Привычным рефлекторным жестом он касается лица, чтобы надеть солнцезащитные очки. Но нет, сегодня нет. Вся рабочая амуниция свалена в кучу на кровати дешёвого хостела. Сегодня последний день отпуска – истекают дни, которые можно провести в мире людей.

И смех у неё – как россыпь рубинов.