Я помню, как отчаянно бежала по ночному майскому городу, смотрела на небесное зарево, которое не видел никто, кроме меня. Пыталась отыскать место, человека, любое существо, которое достойно исполнения такой мечты. И не смогла сделать ничего. Я злилась на сотрудников канцелярии за нечёткие формулировки, за вечные недоговорённости, за то, что мне постоянно приходилось рисковать, многое додумывать самой. Смотрела по сторонам и отворачивалась от очевидного ответа – пространство для исполнения мечты мне следовало найти в собственном сердце.
Только разве моё сердце было способно вместить всё, что я видела на небе? Столько красоты, столько любви, столько огня! Я была недостойна этого, не хотела признавать своих желаний такой силы. Я отказывалась мечтать о заведомо невозможном, отказывалась признавать свою любовь к тому, с кем мы всегда были и будем разделены границами миров и времён. Лучше забыть о мечтах, похоронить их в своём сердце, в мёртвой пустоте, засыпать серым пеплом, даже если я постоянно буду ощущать его привкус на губах.
Белла сделала ставку на меня, как на сильного творца, обладающего яркой, но непризнанной мечтой. Изучила меня, стала моим другом, исподволь, складывая деталь к детали, разобралась, в чём заключается моя заветная мечта. Я должна была создать пространство для самой себя, открыть сердце, самостоятельно сделать шаг к счастью, и тогда бы за мной, исполнившей мечту такой силы, потянулась бы целая цепь изменений. Но я не справилась.
Все мы, сотрудники Небесной канцелярии, штатные и внештатные, умели помогать другим. Не жалея сил, мы трудились на благо миров, но нам до невозможности сложно было сделать что-то по-настоящему важное для себя. Так нас выучили, воспитали, сделали из нас профессионалов.
Но никто не рассказал, что делать, когда, выжав свою душу до самого дна, мы остаёмся в пустоте на остывшем пепелище, кричим в темноту и не слышим даже эха. Когда нам страшно заглянуть в собственные сердца, настолько мы привыкли освещать ими дорогу другим. И как важно, когда ты протягиваешь руку в темноту, вдруг коснуться руки, протянутой в ответ.
– И как я не догадался! – всё никак не мог успокоиться Аврелий. – И Пафнутий не догадался, а ведь у него больше опыта. Слишком просто, слишком очевидно, и при этом слишком невозможно и альтруистично, чтобы подумать о таком всерьёз. Ну, Белла… всех сделала.
Глядя на него, я не могла сдержать улыбки.
– Только что в этом толку? – продолжал он. – Где критерии исполнения, где результаты? Как она собиралась отчитываться в случае успеха?
– Ты считаешь, успеха она не достигла?
– Конечно, нет!
Я бережно убрала медальон и обрывок бланка в сторону. Поцеловала ангела в губы. Немного отстранилась и посмотрела ему в глаза.
– Скажи мне прямо сейчас, не оглядываясь назад, не думая о будущем, ты счастлив?
– Безумно, – ни мгновения не промедлив, ответил он.
– Значит, мечта всё же сбылась. А каким путём – это только её выбор.
Я допила остаток нектара. Когда прекратится его действие, закончатся мои жизненные силы в Небесной канцелярии, и для меня откроются врата мира мёртвых.
– Тина, – произнёс Аврелий, – останься. Останься со мной.
Он не мог этого не сказать. Я понимала. И промолчала.
Мы следили за тем, как синхронно сменяются цифры на экране телефона и табло электронных часов. Странно, когда в запасе десятилетия, годы, месяцы, совершенно не замечаешь изменений. Кажется, будто они стоят на месте и не закончатся никогда. Наблюдая за часами, начинаешь отмечать, что время всё же движется. А под конец видишь стремительное неумолимое уменьшение количества секунд, и ничего не можешь с этим поделать. А ведь скорость не меняется, та же стремительность была и в самом начале, но осознаёшь это только под конец. Вот и начался обратный отсчёт секунд: десять, семь, пять, три, две, одна…
Аврелий взял меня за руку, сделал шаг, и мы оказались в кабинете отдела исполнения желаний.
Ангел и Смерть
– Профессионально, – прокомментировал Лео и положил телефонную трубку.
– Годы практики, – отозвался Аврелий и поставил электронные часы на стол.
– У тебя хоть заначка времени осталась?
– Нет. Всё подчистую. Да пофигу уже. Пошли?
Мы прошагали через приёмную мимо Гарика, который выглядел по-особенному бодро. Он что-то насвистывал под нос, галстук был затянут не так туго, как обычно, и секретарь даже поздоровался с нами первым. Рядом с его печатной машинкой стоял забытый кем-то сиреневый флакончик духов, украшенный стразами.
В кабинете шефа в одном из кресел для посетителей сидел немолодой ангел с горбоносым профилем. В его чёрных длинных волосах сверкали седые пряди. Глаза были чуть навыкате, как у хищной птицы. Он посмотрел на нас, и я едва удержалась, чтобы не сделать шаг назад: вместо зрачков у него были вихри-воронки, так и затягивающие в себя. Одет он был в рабочую форму – в такой же я когда-то видела Аврелия. Пыльные сапоги, чёрная одежда. Меч в ножнах стоял, прислонённый к ручке кресла. На рукаве виднелся шеврон директора Ведомства смерти. Это был Аристарх Игнатьевич, о котором я столько слышала.