Небесное дитя

По крайней мере, профессор уверен в том, что судьба Тихо Браге вдохновила Шекспира на «Гамлета».

Это утверждение звучит на второй вечер, который мы проводим в компании профессора. Еще светло, но уже смеркается, и мы никак не ожидаем подобных слов, я не скрываю удивления. Он привык к подобной реакции, уточняет: «Я прочел километры глупых теоретизирований, просмотрел все пьесы Шекспира и уверен, что ключ в этом. Возможная связь между астрономом и писателем стала навязчивой идеей, я могу говорить на эту тему часами, остановите меня, если больше не сможете слушать».

Но мы с Селианом хотим, чтобы он продолжал.

Часть вечера мы провели, слушая профессора, пока на соседнем лугу ласково блеяли бараны. Селиан в итоге уснул, опустил голову мне на колени, а я накрыла его шерстяным покрывалом, которое принесла Сольвейг. Вернувшись домой и уложив Селиана, я не могу сомкнуть глаз, сижу в темноте, думаю о новых открытиях. Включаю свет и перебираю бумаги на столе. Дез Эссент — уже не могу называть его иначе — дал почитать статью, которую опубликует осенью: «Всем знакома история „Гамлета“, но уточним некоторые детали: короля Дании отравляют дурманом, его брат Клавдий узурпирует трон и женится на королеве Гертруде. Покойный возвращается в замок Кронборг в Эльсиноре и просит своего сына Гамлета отомстить за него».

Согласно диссертации, опубликованной в тысяча девятьсот девяносто шестом году, пьеса Шекспира является аллегорией ссоры Тихо Браге с другими астрономами. Так, Браге, предполагаемый любовник королевы Софии, мог стать прототипом Клавдия, а имя Клаудиус было выбрано как отсылка к Птолемею. И согласно гипотезе, с точки зрения которой в пьесе отражены законы, управляющие Вселенной, Шекспир мог поддерживать революционные научные идеи. Описание звездного неба — «Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, если бы не злые сны мои» — напоминает словарь Коперника: ореховая скорлупа олицетворяет сферу старой аристотелевской модели. И когда Бернардо в первом акте говорит: «Прошедшей ночью, в дивный час, когда // Вон та звезда, от полюса на запад, // В пути своем часть неба озаряла, // Где и теперь горит…»[1] — похоже на новую звезду, открытую Тихо Браге.

Университетский профессор из Страсбурга расшифровал дневник кузена Тихо Браге, хранившийся в национальных архивах Стокгольма. И для него не было сомнений: именно кузен отравил Тихо по приказу короля Кристиана, которым манипулировал Йон Якобсен, защитник коперниковских теорий, родившийся на острове Вен. И Йон Якобсен стал источником вдохновения для Шекспира — получилась старая датская легенда, насыщенная аллюзиями на современную политику.

Ночь пронзает крик птицы. За окном ярко сверкают звезды. Воздух свежий. Даже если некоторые звезды и взорвались или постепенно погасли, я все равно созерцаю то же небо, что Тихо Браге, то же небо, что вдохновило Шекспира, вечное, неизменное небо.

На секунду я кладу руку на простыню, задумываюсь, затем прочитываю заключение статьи: «Мы, разумеется, никогда не разгадаем загадку написания трагедии и не найдем доказательств совпадениям с биографией Тихо Браге. Но я точно знаю, что призрак отца Гамлета — это близнец, преследовавший Тихо до самой смерти».

* * *

Пьер часто отправлял мне сообщения и фотографии в самый непредвиденный момент. Необъяснимые поступки. Всякий раз, когда мне удавалось отстраниться от обстоятельств, он находил способ меня достать. Нежно, дружественно, проверяя свою власть надо мной, проверяя, жива ли до сих пор моя рана, кровоточит ли она.

Меня так подавляла странность этого мужчины, который держался от любви подальше, но в то же время у самой кромки, словно аист у воды, и бесконечными экивоками затуманивал наши отношения до такой степени, что у меня голова шла кругом. Постепенно я все принимаю, не ищу объяснений жестокому поступку, полному предательству доверия. Пьер навсегда оставит меня с жалким подобием своей правды, которую я не смогу проверить.

В ту ночь — нас не было уже десять дней — он просто написал: «Где ты?» И прислал фотографию розы из ботанического сада. Старая роза моего любимого оттенка пудры. Фотография слегка размытая, лепестки бархатные, на них видны капельки воды, и мне это кажется очень чувственным.

Здесь тоже идет дождь.

Я знатно экипируюсь, чтобы все-таки выйти из дома, Селиан остается, ему нравится изучать библиотеку в гостиной. И его абсолютно не смущает, что тексты на шведском, он часами рассматривает книги по ботанике и орнитологии, сравнивает ветви, листья, клювы.

У моря я расстегиваю пальто, поднимаю голову, подставляю лоб брызгам, вдыхаю йодированный воздух полной грудью. В чисто вымытом небе парят две водоплавающие птицы, чьих названий я не знаю. Я думаю о том, что Пьер в это время шагает где-то по Парижу. Затем ветер уносит его лицо.