Неблаженные блаженные святые. Рассказы о необыкновенных подвижниках

В своем жилище старица держала двух кошек и трех собак – Милку, Барбоску и Розку; здесь же помещались куры, индейки. А по ночам прилетал и ворон, которого матушка кормила. Этот ворон, как впоследствии матушка Евфросиния рассказывала многим любившим ее (и на чью любовь отвечала тем же, называя их сынком или дочкой), в годину невзгод сам послужил ей.

Однажды в жилище Евфросинии случился пожар: в окно, через которое старица впускала ворона, кто-то бросил пук горящей соломы. Старица пыталась потушить пламя, кое-как ей удалось сделать это. Однако она так обожглась, что шесть недель потом лежала без движения и всякой помощи. Только ворон не оставлял ее: прилетал на привычное место, приносил ей пищу и воду, передавая из своего клюва.

Свое жилье юродивая никогда не убирала. Пол был завален остатками пищи животных, которые здесь же и кормились в особом небольшом корыте. Когда наступало время кормить животных, блаженная подходила к корыту и стучала по нему палкой. Кошки и собаки, слыша знакомый звук и отлично его понимая, в минуту собирались около еды.

Старица кормила их, приговаривая:

– Кушайте, кушайте, дорогие мои!

Воздух в помещении был страшно тяжелый. Обычному человеку здесь было трудно дышать. К слову, по неким соображениям, невнятным постороннему, юродивая в жару топила печь, а зимой – почти нет.

Как-то часто наезжавшая к старице из Москвы игуменья Евгения Озерова сказала ей:

– Матушка, зачем вы держите здесь животных? Такой ужасный запах!

На это блаженная с улыбкой ответила:

– Это мне заменяет духи, которые я так много употребляла при дворе.

Животных блаженная очень любила, и они любили ее. Бывало, стоило ей только показаться на пороге, как на голове и плечах у нее уже сидели голуби; стая ворон и галок неотступно вилась над ней, шла ли она пешком или ехала в кибитке, запряженной лошадью, подаренной ей княгиней Хованской. Ездила старица не иначе как шагом, причем всегда в обществе четвероногих и пернатых друзей: кошка, собака и петух были ее постоянными спутниками прямо в кибитке.

Обычно и летом, и зимой подвижница одевалась в рубаху из толстого неваляного серого сукна. Лишь изредка зимой, в большие морозы и то только для проезда в город, она надевала мужской нагольный тулуп. Обуви блаженная не носила – в любую пору (по словам очевидца, «на ногах, кроме непроницаемой грязи, ничего не было»). Голова у нее была стриженая. Иногда она обматывала ее тряпкой или надевала шапку с опушкой.

На шее юродивая носила медное ожерелье и медную цепь, на которой висел тяжелый медный крест. Кроме того, под одеждой подвижница носила тяжелые железные вериги. Но это было глубокой тайной, которую блаженная, как говорит об этом случай с помещицей Дубровиной, тщательно скрывала даже от лиц, крепко ею любимых и в других случаях пользовавшихся ее доверием.

Помещица Елена Андреевна Дубровина, любившая старицу и искренне ее уважавшая, часто приезжала во Владычний монастырь и останавливалась в монастырской гостинице. В эти приезды она всегда считала долгом навестить и старицу Евфросинию, которая, в свою очередь, не раз навещала ее в гостинице. Они подолгу и с удовольствием беседовали. Нередко видели их вместе, прохаживающимися по монастырю и около него.

В одну из таких прогулок, когда обе собеседницы, утомившись, присели отдохнуть на лавочке за монастырской оградой, госпожа Дубровина, положив руку на спину старицы, ясно ощутила на ее теле вериги.

Старица в сию же минуту встала и строго сказала:

– Не трогай меня! Это моя тайна, и тебя не касается!

Спала блаженная на голом полу вместе с собаками.

А если кто-либо из посетителей спрашивал, зачем она позволяет собакам спать с собой, старица отвечала:

– Я хуже собак.

А как она спала?! Никто никогда не видел, чтобы она лежала всем телом. Обычно она полулежала, подперев голову рукой, поставленной на локоть. Можно представить себе, каков был ее сон…

«Давайте, бейте, плюйте в меня!»

Строгая по отношению к себе, всегда и во всем себя ограничивавшая, намеренно подвергавшая себя разного рода стеснениям, неудобствам, лишениям, блаженная не могла спокойно смотреть на людское горе, на людские страдания и скорби. При виде обрушившейся на человека тяжелой невзгоды она всегда спешила к несчастному с молитвенной помощью.

Одна случайная посетительница старицы Евфросинии, жена священника отца Павла Просперова, еще девушкой, направляясь с товарками в Свято-Троицкую Сергиеву лавру, по пути зашла в Серпуховской Владычний монастырь к подвижнице с письмом от помещицы П-ой.

Здесь путница заночевала и после рассказывала о своем пребывании у старицы.

«Когда я с товарками подходила к монастырю, матушка сидела на лавке около ограды. Неподалеку от нее стояли молодые парни и бросали в нее кто чем попало.

Вдруг она встала, подошла к ним и сказала:

– Давайте, бейте, плюйте в меня!

Те отвернулись и стали отходить, и она отошла.

Мы, узнав, что это матушка Евфросиния Григорьевна, подошли к ней и подали письмо.

Прочитав его, матушка, между прочим, сказала нам:

– Барыня-то какая добрая, захворала и умерла.