Небо молчаливое

Водка ударила не в голову, но в ноги: всё ниже пояса стало горячим и ватным. Эмме по привычке захотелось открыть окно, она хмыкнула, задрала голову, демонстрируя ухмылку потолкам. «Кони не воют, капитан», – прошептала туда же. Кэп уже спал, кажется. Она посидит тут ещё. Посидит, почему же не посидеть? Главное рядом не лечь – на такой кровати заснёшь сразу же. Эмма не то чтобы бережно, скорее как-то нервно пощупала компресс: холодный и мокрый, хотя уже немного нагрелся от тела.

«Ты не уйдёшь?» – спросил во сне Константин вряд ли её, но Эмма пообещала не уходить, больше, как бы, некому обещать: Луи наверняка сейчас за штурвалом, а Фет после машинного спит, по крайней мере, она надеется, что спит. Ночь. Должно быть так. Без ночи совсем тяжело. Всем нужно выдыхать. Только б не выдохнуться. Эмма поставила водку на стол. Если захочет – допьёт. Будет что-то вроде завтрака. Что герои после схваток пьют? По-хорошему надо ему кашу сварить. Возьмёт и сварит, между вахтами как раз есть полчасика. Ну не поспит, сегодня точно нет. Выпьет кофе, подумаешь…

Чтобы не уснуть, Эмма решила подумать о том, о чём в этом мире думалось проще всего – о солнце. Как она всё-таки по нему соскучилась…Солнце так или иначе было связано с домом, представлять его отдельно было странно, но Эмма уже научилась. Солнце. А если не так? Она как-то шла на первом курсе ещё к сестре, кажется, по залитой светом улице, небо там было голубое-голубое и чистое, точно атлас, натянутый гладким куполом. Нет, нет, она покачала головой, никаких куполов, там небо было настоящее и солнце не поддельное, а брусчатка каменная, и новенькие ботинки пружинили.

Эмма тогда шла к сестре. Они договорились встретиться в парке. Это был апрель, середина весны или около того. Тепло уже было и славно. Сестры встретились у остановки. Синий троллейбус выпустил Эву, просигналил встречному товарищу и двинулся дальше. Эмма вскочила на бордюр и легкая, точно танцовщица, миновала слияния коричневых луж. Эва ей улыбалась, она была чем-то взволнована, но говорить не стала, предложила купить мороженного. Эмма призналась, что в этом году мороженного ещё не ела. Они нырнули в магазин, что прятался в большой стеклянной коробке торгового центра, едва не потерялись на эскалаторе, но быстро нашлись, а мороженное выбирали долго. Похоже, что во всех обитаемых вселенных клеить ценники на холодильники люди не умеют, а может это большой заговор всесильных и вечных. Они трижды проверяли цену на сканере, а потом плюнули и решили, что уж на мороженное потратиться смогут, а потом Эва заметила клубнику. Покупать клубнику в апреле та ещё авантюра, но солнце сегодня было такое золотое и ласковое, что им и не такое сошло бы с рук. Эмма утащила лоток с клубникой в туалет и там вымыла под жутким автоматическим краном. Они макали клубнику в мороженное и улыбались. На вкус та была как мокрая красная мочалка. В парке Эва сказала, что ждёт ребёнка, ей тогда было двадцать три, а Эмме без трех месяцев девятнадцать. О детях она не думала и матерью себя не представляла, но от мысли, что будет тетей ей стало тепло. Ей было радостно наблюдать за Эвой, та казалось ей совсем взрослой, гармонично взрослой. И новость эта казалась правильной. Почему бы и нет? Если все готовы и всем действительно того хочется? Эмма всегда считала, что быть матерью крайне сложно, с такой лавиной ответственности мало кто справляется по-настоящему. А вот тётей, тётей почему-то быть хорошо, или даже не так – правильно. Они прогуляли до вечера, Эвины троллейбусы к тому времени опустели, точно всё те толпы, с которыми она ехала, решили не возвращаться.

Эмма помахала уезжающему боку троллейбусу и пошла домой самой дальней из дорог. В тот год она жила с парнем, чьё имя теперь даже вспоминать не хочется. Он был её первым. Говорят, первые всегда запоминаются, этот как бы тоже запомнился картинкой бесцветной, отретушированной донельзя. Эмма не любила его. Кажется, за всю жизнь она так ни разу и влюблялась, будто и не умела. В юности Эмма нравилась мальчикам, она была не то чтобы очень красивой, но яркой, и чем-то цепляла, и люди тянулись. Одному такому «притянутому» она разрешила быть рядом, целовать, за руку брать, разрешила назваться её парнем, а потом скоро, на вторую неделю переехала к нему в квартиру.

На самом деле Эмма просто до одури устала жить в переполненном сестринском доме, устала по часу с лишним добираться на учёбу, мыть посуду после гостей, а гости к Эве с мужем ходили толпами: человек по пять за раз. Эмме и мужа Эвиного много было. На что-то своё съёмное денег тогда не было, а в общежитие она заявление не подала. Дома думали, что с сестрой лучше. Лучше. Лучше.

Нет. Не любила она его, просто воспользовалась первой лазейкой, чтобы из суматохи сбежать. Он был хороший, добрый, надёжный и скучный. Ему нравилось, как Эмма решает всё за двоих, как выбирает, когда выбирать не хочется. Он не мешал. Почти не мешал, не шумел. Музыку слушал приятную, фильмы включал неплохие, местами даже очень интересные.