Небо молчаливое

Когда в тот день Эмма вернулась в квартиру, распахнула все окна – на кухне и в спальне, запуская весенний воздух; он сидел за компьютером и побеждал врагов в прекрасном мире меча и платных доспехов. Эмма рассказала сестрину новость, он испугался, что она захочет также. Эмма уверила его, что детей ближайшую вечность не планирует, может в следующую, но тоже скорее всего нет. Это было правдой, но от самой ситуации Эмме почему-то стало тоскливо.

Через два месяца они расстались, как раз к началу летних каникул: Эмма успешно сдала сессию, отнесла заявление в общажную администрацию и уехала к родителям катать куротников на конях. Верхом она умела здорово. После Эмма ещё дважды пробовала завести отношения, парни ей попадались неплохие, плохих она заранее обходила, наслушавшись ещё подростком Эвиных рыданий, да и вообще себе дороже. Но всё неплохие как один оказывались скучными. К третьему курсу Эмме надоело. В магистратуре она вполне счастливо жила в институтской квартире с кадкой лаванды на подоконнике. Эмма никогда взаправду не боялась одиночества, ей нравилось быть с самой собой, работать и гулять по лесу, забегать на лекции по фольклору и микробиологии, писать научные работы, защищать их на конференциях. В аспирантуре ей встретился Дэвид, они работали в одной научной группе. С его диплома Эмма содрала свой бакалаврский обзор литературы. Дэвид был невысоким, примерно с неё ростом, очень худым и странным. По-хорошему, наверное. Он носил высокие шнурованные ботинки, черные штаны и чёрные же рубашки, татуировки: две на руке, одна под шеей. Он был великолепным рассказчиком, такие люди, по мнению Эммы и должны становиться лекторами. Он стал и был счастлив. На кафедре говорили, что они похожи, они действительно были похожи, будто Эмма обрела вторую себя. Никто не удивился, когда они сошлись, а потом и съехались, а потом вместе улетели на Верну.

Даже сейчас, если бы Эмма захотела вернуться… если бы захотела, она могла написать ему или позвонить, а потом увидеться, а потом бы они выпили, поговорили и снова выпили, и простили бы друг друга, а может и не простили, но за полгода бы точно привыкли друг другу и вновь сошлись. Если, конечно, он не нашёл себе кого-нибудь. Если, конечно… Но Эмма… Нет, она этого уже не сделает. Даже если вернётся, даже если.

Эмма покачала головой. Они оба выбрали то, что выбрали. Что теперь? Ну что теперь!

«Зачем?» – спросил Дэвид. Ей было так больно, так тревожно, она лишь чудом не вышла из люка, не вышла из Молчаливого Неба, пока люк закрывался, пока тросы отъезжали.

«Мне надо», – ответила она твёрдо. Ноги тряслись и руки, и всё остальное.

Если бы тогда она шагнула к нему в объятия, если бы смогла. Она верила, что может, что тут её примут даже такую. Кто, боги, ну кто не ошибается? Не делает глупости? Кто не сбегает? Вот Дэвид не сбежал. И говорить он с ней не стал. Эмма уползла в душ. В ту ночь она не плакала и утром не плакала и даже позавтракала нормально. Он бы помог попытаться не простить хотя бы, но понять. Мог же?

Она открутила крышку, глотнула и снова глотнула. Она ненавидела водку, но, в сущности, было плевать. В каюте воняло спиртом, а может просто воняло. Эмма потёрла ладони, ей очень хотелось домой. А ещё ей хотелось, чтоб Дэвид, сказал… Нет, уже не хотелось. Чтоб Луи?.. Но Луи сможет и сам. Комната тихо кружилась, не сильно, почти не заметно. Водку Эмма… бутылку поставила, в прочем, на стол.

Эмма надеялась, что в голове станет пусто, а рукам тепло. Но ей стало мерзко и стыдно, и очень-очень противно от себя самой. Зачем она это сделала? Воды бы лучше себе налила, и для него принесла. Эмма встала. Стоять оказалось чуть легче, чем сидеть. Она бы предпочла пятичасовую прогулку. Каюта закончилась быстро. Звуки корабля и звуки собственных шагов давили на плечи, будто Эмма несла все Небо, взвалила и тащит. Что-то скрипело из коридора. Она села обратно, и поняла, что теперь не встанет, если только упадёт, ноги сделались мягкими и слабыми. «Кто тебе виноват?», – подумала она зло. Бутылка торчала на столике едва заметно переливаясь в янтарных отблесках ночника.

Константин лежал тихо. Кажется, спал. Компресс со льдом немного сполз. И Эмма встала и не упала, и поправила, а потом вернулась на свой краешек кровати. Лед таял медленно, но всё же таял, и скоро придётся идти за новым или опять за пельменями.

Тоже ещё. Герой. Ха. Она покачала головой, голова действительно побаливала. «Какого чёрта?», – спросила Эмма. В каюте было очень тихо и было слышно весь корабль, его обычное урчание стало болезненным и всё вокруг, включая воздух, бутылку с водкой и Эммины мысли.

Она потянулась, чтобы погладить его руку. Кажется, так кто-то делал. Кажется, это ничего не даст. Но главное, сам капитан того и не заметит. «Горячая у тебя рука», – прошептала Эмма.