Небо молчаливое

После пришло утро, нахлынуло тихим прибоем, прибоем холодного моря. Холодное море другое: светлее и горче всех южных морей, оно точно белое вино в широком бокале: иначе пенится, иначе пьянит. Неправильно даже, подумал Луи. Слишком уж светлый занимался день. Но это просто память о небе, иллюзия, серебряный морок. Да, облака плыли совершенно серебряные, ни грозовые, ни тучи, хотя… наверное, всё-таки тучи, но Луи хотелось, чтоб облака. Луи стало бы чуточку легче, будь оно так. Он смотрел неотрывно на меняющееся небо: из волшебничьи-черного оно становилось чуть синеватым, чуть фиолетовым. Цвета атласными лоскутами накатывали и менялись. С экранов рябило серовато-графитными тучами-облаками, мохнатой ватой, а под ватой рассвет. «Не рано, нет?», – спрашивал Луи. Корабль спал, большая океанская рыба, это не он крутит двигателями-плавниками, это ветер – небесная волна.

Приборы показали: станция. Заводик какой-то, подумал Луи. Луи мигнул маячком. отправил по рации стыковочный запрос. Во сколько светает на станциях? В восемь? В пять? На богатых, где электроэнергию не экономят, ночи не бывает, одна только Южная играет в солнце, приглушает лампы к вечеру. В мире без солнца, без света и темноты, в мире, укутанном в плотную мантию яда не случается вечера и рассветов тоже не случается. Не бывает прогулок по набережной, лунных дорожек, льющихся серебром в черной воде. Не бывает. Ничего. Нечего тебе. Нечего, Луи, думать, что Фет когда-нибудь. Когда-нибудь. Когда-нибудь Фет возьмёт тебя за руку. Рука у него будет сухая, но тёплая, такую хочется поймать в темноте, когда когда-нибудь по тёмной набережной под плеск чуть шепчущей воды. Фет будет рад и будет рядом. Но луны у Верны… А нет, ведь кажется, их целых две. Но ни одной не разглядеть.

День пришёл светлый. Небо причалило к станции. Там тоже, кажется, начался день.

– Я… – пролепетал Луи. – Я… – В горле булькало от страха, точно кто-то пережал его. – Я люблю тебя! – выкрикнул он. Теперь назад нельзя. Теперь уже всё. Фет либо примет его и всё будет как надо, как должно быть, хорошо будет! Почему им не может быть хорошо? Эти долбанные два, три, пять… сколько?! Сколько-то лет скитаний должны же закончиться во имя триединого, да? Обязаны окупиться. Точно сорвавшийся рейс. "Был ли он у меня застрахован?" – с горькой усмешкой почти без надежды подумал Луи. Иначе не заплатят. А доктор всё молчит.

– Ф-фет? – протянул Луи жалобно. «Ответь. Ответь, ну?» – нет, он не будет скулить. Фет ответит и сам. Почему он молчит? – С-скажешь что-нибудь?

Доктор вздохнул тяжело и шумно.

– А надо? – таким тоном не отвечают на признание в любви, с таким лицом отправляют на эшафот.

– Да. – Лучше бы отступиться, понял Луи, но не мог. Он будет переть и дальше.

– Хорошо, – вздохнул доктор ещё раз. – Добрый боже, Луи… Ты ведь и сам должен понимать, что я не могу ответить взаимностью.

– Потому что тебе нравятся женщины?

– Нет, – доктор покачал головой, – не только.

– Тебе не нравлюсь я?

Доктор снова мотнул головой, это ведь почти надежда!

– Ты нравишься мне, – признал он устало, Луи сделалось горько. – Но боже, Луи, тебе едва семнадцать, а мне… – он опустил голову, очки съехали к кончику носа, поправить бы их… – я старый. Посмотри сам, – Фет расцепил замок из пальцев. Коснуться бы…

– Не правда, – возразил Луи. Голос как у ребёнка капризный, самому мерзко, – не старый.