Я нетипичная фигура. Мы даже с Самойловым расходились в этом вопросе. Я давно это все зачеркнул. Войну и эту тему для себя лично. Я люблю Европу, Вену, Прагу, у меня масса друзей там, и когда я стал догадываться, что я им принес, это было так стыдно. Когда вошли наши танки в 1968 году, это был уже конец. Мы оказались тогда в ресторане «София», я просто плакал. Ну, конечно, человеку почти немыслимо думать, что его жизнь пошла коту под хвост.
Трагическое поколение
При всей жесткости оценок – в первую очередь самого себя – я никогда не скажу, что мы предали себя и Победу. Мы заблуждались во многом, но заблуждались абсолютно искренне. Твардовский, например, так до конца всего и не понял, не успел понять, а ведь это был честнейший человек, который всю жизнь с кровью отдирал от себя куски идеологии и воспитания. Мне кажется, наше поколение – трагическое, и его надо пожалеть, а не предъявлять какие-то претензии. Это все чрезвычайно сложно.
Стихотворчество
Общность судьбы
Обычно я избегаю разговора о поколеньях. Классификация эта малопродуктивна и принята для удобства, как в ботанике. В каждом поколенье есть разное, есть все. Иерархия и спектр тут примерно одни и те же. И все же поколенье военное, фронтовое выделяется среди прочих большей, пожалуй, общностью и сходством судьбы, но нет, не творческой, а судьбы жизненной, судьбы многотрудной, многострадальной.
Еще одна печально отличительная черта этого поколенья в том, что убывать оно начинает, еще, по сути, не сформировавшись, ибо таков этот этап жизни, в который роковым образом они вступили – эти малые его составные частички (я говорю не обо всех, а только лишь о поэтах – что мне известно лучше). Первые наши потери – павшие на полях сражений Отрада, Кульчицкий, Коган… Вскоре после войны смерть настигла Семена Гудзенко, общепризнанного лидера, первым сказавшего частичку правды о той войне. Относительно рано ушли из жизни Луконин и Наровчатов, Дудин и Винокуров. Совсем уж в недавние годы не стало еще двух выдающихся представителей поколенья, сильных и замечательных поэтов Слуцкого и Самойлова. Я, бывший когда-то одним из младших, остался теперь одним из старших, одним из совсем уж немногих.
Деньги и талант совпадают редко
Обратная сторона свободы проявилась и в литературе: оказалось, что можно все напечатать, если у вас есть деньги. А деньги и талант совпадают редко, поэтому появилось много плохой литературы. Но с другой стороны – это нормально. И если сегодня книжные развалы завалены детективами, то через это надо пройти.
Канет, наконец, в небытие миф про самый читающий народ в мире. Настоящая литература – она не для всех, а поэзия – вообще для избранных. Не нужно много хорошей литературы – ее должно быть столько, сколько нужно. Не надо издавать стихи миллионными тиражами: читать поэзию могут немногие одаренные люди. Их всегда будет меньше, чем тех, кто, скажем, смотрит хоккей. Вот недавно вышла тонюсенькая совсем книжечка, тридцать страниц всего, Давида Самойлова. Ее появление означает для меня, что поэзия живет, ибо она одна стоит кучи бездарных книг и альманахов. И в прозе тоже есть роскошные вещи. Все развивается нормально.
Поэт – это немало
…Тогда [в конце 80-х годов] само ощущение, что ты можешь что-то свободно читать, листать, покупать, было внове. Все стали очень активными, яростными читателями газет, и я с тех пор тоже никак не могу остановиться… Теперь мы к этому привыкли. Это, быть может, самое главное завоевание наших лет, дай Бог, чтобы оно никуда не исчезло. Задавит ли это литературу, поэзию? Я думаю, паника напрасна. Просто в масштабах нашей страны мы привыкли все измерять гигантскими цифрами – вот столько-то писателей, столько-то поэтов…
И в России все не как у людей: поэт в России больше, чем поэт, вино в России больше, чем вино, беда в России больше, чем беда. Сейчас мы с вами целый список составим. На самом деле это не так. Далеко не всем это нужно, далеко не все могут это понимать. Есть талантливые слушатели – их талант не менее важен, чем талант писателя… Когда были в 60-е годы массовые вечера, стадионы, это было компенсацией… общественной жизни по причине отсутствия таковой. Заболоцкий и Ахматова на таких вечерах не прошли бы, верно?
Другое дело, что время сейчас трудное, для всех… Ну что ж, будут создаваться камерные какие-то аудитории, я думаю, камерность в поэзии возникнет.
…Не надо быть больше, чем поэтом. Поэт – это уже самодостаточно, это слово содержит в себе элемент оценки. Просто поэт – это уже немало. Пять тысяч поэтов в одном городе не могут создать ни Бог, ни природа. Нужно просто уходить от тех понятий, цифр, которыми любили оперировать в прошедшую эпоху.
Зачем говорить в рифму?