Сегодня впервые наша литература может стать самой собой. Она не свободна от самой себя, от мира души человека, от всего, что тревожит смертных на земле, но от политических страстей она теперь и в будущем свободна. И хотя жить сегодня труднее прежнего, издаваться почти невозможно, я счастлив, что дожил до времени, когда в истории России появилась реальная перспектива. Пусть неблизкая, пусть уже не для меня.
…Мы никогда не умели распоряжаться своими ресурсами, как хозяйственными, так и духовными. Хотя у нас принято с гордостью повторять, что в стране столько-то тысяч поэтов, это вздор, природа не может создать их столько разом. В истории российской словесности в любое, даже самое черное, десятилетие всегда находились три-четыре замечательных поэта. Печально, конечно, что имена многих из них забыты. Но это свидетельствует не о литературе, а скорее об общественных нравах. Не вижу причин, почему бы поэтам, в самом деле, не преподавать в школах словесность, пока не выучатся учителя, способные учить.
И если сегодня поэтов будет поменьше, это станет хорошим признаком.
Больше читать, меньше верить
…Даже от нас, студентов Института философии, литературы и истории, где изучались и латынь, и греческий, и современные европейские языки, были закрыты огромные пласты культуры: и русской философской мысли, и западной, и литературы… Сколько же великого прошло мимо нас стороной! Сейчас по ночам читаю, читаю – Бердяева, других, но все равно никогда не смогу компенсировать эти огромные провалы в образовании. Воспитывали нас уродливо. Когда-то Горький советовал молодым: как можно больше читайте, как можно меньше верьте. Нам же вдалбливали совсем противоположное: читать надо меньше, а верить больше. Позднее нас приучали к мысли о том, что нужна нам «не всякая» правда. Расплачиваться за все это будем до конца дней…
Массовая культура – это нормально
Мы ее долго стеснялись: мол, у «них» – масс-культура, а у нас – культура подлинная. Чепуха. В любом обществе есть культура «массовая» и «немассовая», предназначенная для того круга людей, которые понимать ее неспособны: немассовое кино, немассовая живопись, немассовая музыка. Но вот когда некомпетентные музыкальные редакторы выпускают на всесоюзный телеэкран абсолютно непрофессиональные поделки – кошмарные звуки, кошмарные тексты, кошмарные голоса… Прочтя это, кто-то наверняка скажет в мой адрес: «Ну, ретроград!» Так нет же, совсем не ретроград. Наоборот, начинающих поэтов, которые всегда ко мне тянутся, постоянно подзуживаю: «Дерзайте! Не ходите “строем”. Придумайте хоть что-нибудь такое, ЧТО до вас и как до вас не писал никто…» Вот говорят: «Рок – это западное влияние, и вообще все дурное у нас – оттуда, с Запада». Эх, если бы все у нас было – с Запада, мы б та-а-ак далеко вперед умчались… Ужас как раз весь в том, что с этого Запада мы чаще всего берем ихнее дерьмо. Вот и в современной музыке: когда слышу лучших американских или французских исполнителей, то даже я, неспециалист, сразу ощущаю огромную разницу в уровне.
Последний возраст
Край жизни
…Я ведь впервые живу на свете и впервые переживаю свой преклонный возраст… Не будучи по натуре человеком самоуверенным, я вдруг стал замечать, что мне открылось нечто, недоступное, допустим, вам. Это не значит, что вы глупее меня. Просто вы моложе. Проще всего так изобразить: я живу в этой квартирке на одиннадцатом этаже, а вы пока где-нибудь на пятом. Я достиг своей высоты, а вы пока еще нет… Тут край Москвы, край моей жизни, тут рукой подать до космоса, а вам еще карабкаться до моих высот, и будь вы хоть ста пядей во лбу, вам не увидеть того, что вижу я.
…Смешно кичиться возрастом. Напротив, я без конца повторяю любимейшие строки Ходасевича: «Неужели вон тот – это я? Разве мама любила такого, желто-серого, полуседого и всезнающего, как змея?» Раньше я понимал их умозрительно, а теперь, когда на собственной шкуре убедился в том, как безжалостно жизнь расправляется с человеком, отнимая у него силы, здоровье, друзей… и почти ничего не давая взамен, кроме сомнительного чувства превосходства…
Денег не накопил