Небо после бури

Деревья дрожат, словно их окутывает раскаленный воздух пустыни, потом очень медленно начинают раздвигаться. На месте узкой тропы появляется проселочная дорога, по которой могут проехать в ряд десять повозок. Когда я вызываю в своем сознании карту Земель Ожидания, то вижу, что на ней все как обычно, лишь некоторые участки «сжаты» для того, чтобы дать нам пройти.

Почти целый день мы движемся через Лес. Мне нет нужды призывать воинов к молчанию. Нависая угрюмо над дорогой, могучие ветви скрывают небо. Плети хищных ползучих растений шевелятся в полумраке, словно размышляя о том, не стоит ли пообедать проходящим мимо смертным. Все это угнетающе действует на людей.

Сумеречный Лес никогда не казался мне таким пустым. Я начинаю волноваться за Каринну. А вдруг Князь Тьмы забрал и ее? Однако вскоре я замечаю у очередного ручейка туманную фигуру. Заметив приближающуюся армию, она исчезает. Лайя, которая скачет рядом со мной, тоже видит ее.

– Кто это был?

– Никто, – быстро отвечаю я, но Кровавый Сорокопут, которая едет по другую сторону от меня, недоверчиво хмыкает.

– Это призрак моей бабушки, – неохотно говорю я. – Жены Квина. Дед не знает, что она до сих пор здесь, и я вас очень прошу ничего ему не рассказывать. Это только причинит ему боль. Не приближайтесь к ней. Она крайне застенчива, а кроме того, при жизни она немало выстрадала.

Сорокопута, кажется, смутила моя взволнованная речь, и она, придержав коня, заводит разговор с Лайей. А ко мне подъезжает Авитас Харпер.

– Бану аль-Маут, сержант, ответственный за обоз с припасами, просит, чтобы мы ехали медленнее. Говорит, лошадям нужен отдых.

Я киваю и отдаю соответствующий приказ, и когда Маска натягивает поводья, собираясь разворачиваться, я вспоминаю все вопросы, которые мне так хотелось ему задать с того самого дня, как мы познакомились. Вопросы, которые Маут заставил меня забыть. Я окликаю воина.

– Скажи, ты… – Наверное, следовало заранее продумать этот разговор. – Я ничего не знаю о нашем отце. И я подумал, что если ты… конечно, если ты не хочешь говорить, то…

– Ты очень на него похож, – отвечает Авитас. – Мне было всего четыре года, когда его не стало. Но я помню его лицо. Только глаза у него были зеленые, как у меня. И кожа намного темнее, чем у меня или у тебя – наверное, как у Мусы. У него были большие руки, и он смеялся так громко, что слышала вся деревня. Он был хорошим человеком. – Авитас поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. – Как ты.

Рассказ Авитаса заполняет пустоту в моей душе, о существовании которой я до сих пор даже не подозревал. Долгие годы я считал, что мой отец не стоит того, чтобы думать о нем. Внезапно мне почему-то хочется узнать о нем все.

– Тебе известно, почему он оказался в Блэклифе? Обычно центурионы гораздо старше.

– Если верить рассказу матери, ему предложили выбор: или Блэклиф, или разжалование. Видимо, у него были проблемы с выполнением приказов.

Я улыбаюсь, и вскоре мы уже беседуем, как старые друзья. Мы проговариваем целый день, до самого вечера, пока нас не перебивает Сорокопут.

– Мы будем останавливаться на ночлег и разбивать лагерь? – обращается она ко мне. – Или вы двое собираетесь болтать всю ночь напролет?

Позднее, когда солдаты устраиваются прямо на дороге, я размышляю о прошедшем дне. О том, какие чувства испытал, когда увидел Сорокопута и деда, и столько часов провел со своим сводным братом. Вспоминаю, что чувствовал, слушая рассказ об отце.

Я так долго подавлял любые чувства, что сейчас теряюсь. Столько эмоций обрушилось на меня меньше чем за сутки. «Эмоции, свойственные людям, лишь повредят тебе», – предупреждал Маут. Но в Лесу больше нет новых призраков, мне нечего делать. Кроме того, я устал – устал притворяться сверхчеловеком.

И поэтому на следующий день, вместо того, чтобы, как всегда, держаться в стороне или заниматься подготовкой к битве, я нахожу Шана. Мы смеемся над уловками, на которые ему приходится идти, чтобы подольше оставаться холостяком. Потом я обхаживаю Маму и лестью выманиваю у нее историю. Завожу разговор с дедом. Ловлю Сорокопута, и мы вспоминаем Фариса и Ливию, обсуждаем дела Империи, джиннов, предстоящее сражение. Впервые за много недель сердитый голос, который не дает мне покоя, молчит.

И, конечно, я сближаюсь с Лайей. Мы почти не разговариваем, и, тем не менее, наша беседа не прекращается. Проходя мимо меня, она обязательно прикасается к моему плечу или руке, улыбается, глядя на то, как я разговариваю со своими родичами. Перехватив мой взгляд, она не отворачивается и продолжает смотреть на меня в упор, и в ее золотых глазах я читаю обещание и вопрос. Ночью я вижу ее во сне и просыпаюсь до рассвета, изнемогая от мучительного желания.