Дед проворно уклоняется от первой атаки Керис, хотя она двигается вдвое быстрее его, и как будто предугадывает каждый ее выпад. Губы Квина плотно сжаты, на лице написана решимость, тело напряжено, но я не вижу в его взгляде привычной уверенности в себе. У него потерянный вид, вид человека, который мечтал совсем о другом. Надеюсь, недюжинная сила и сотни сражений, из которых он вышел победителем, помогут ему выжить в этом поединке.
А может, и нет.
Громкий крик заставляет меня обернуться, и я успеваю увернуться от удара копьем прямо в сердце. Шан сбивает нападающего с ног, а потом его заслоняют. Я пытаюсь пробиться к брату, но это невозможно, даже если идти по ветру – нас разделяет плотная масса тел.
– Ловец Душ!
Дарин задыхается, его доспехи и лицо залиты кровью. За ним следует Спиро.
– Где Лайя?
– Не знаю, – отвечаю я. – Она пошла к плато…
Дарин поднимает голову и смотрит на небольшую плоскую скалу, но снизу ничего не видно.
– Я знаю, она запретила там появляться! – взволнованно восклицает он. – Я обещал, что не буду вмешиваться. Но у меня плохое предчувствие… Что-то должно произойти. А у меня кроме нее никого не осталось. Я не могу бросить ее там одну.
Лайя боялась, что он поступит именно так, как делают старшие братья, и ради нее бросится навстречу опасности. Я кладу руку ему на плечо – чувствую его гнев и решимость.
– Если пойдешь за ней, ты ее только отвлечешь. Ей не нужно, чтобы ты приходил туда. Она не хочет этого. Пожалуйста, Дарин…
Мои слова заглушает глухой звук удара – это Фааз обрушивает гигантский валун на дальний фланг нашей армии. Воины Керис разражаются торжествующими воплями. Камень проделывает в земле глубокую борозду, давит дюжины наших солдат.
Со стороны Меченосцев и Книжников звучит горестный стон, но потом разъяренные воины с вновь обретенной силой атакуют солдат Керис и теснят их к краю обрыва. Боевой инстинкт взывает ко мне, заставляя сражаться и убивать. «Война – твое прошлое. Война – твое настоящее. Война – твое будущее». Так сказал мне джинн Талис. И это правда. Отдаваясь своей ярости, я забываю обо всем: мои мечи врубаются в тела врагов.
– Дарин! – кричу я, но он не отвечает.
Спиро Телуман тщетно оглядывается в поисках своего ученика, но Дарин исчез. Издалека доносится жесткий, повелительный голос Кровавого Сорокопута, Керис издает жуткий триумфальный крик. Земля дрожит и стонет, а потом прямо на склоне холма разверзается пропасть. Это дело рук джиннов. Дюжины моих воинов проваливаются в дыру. Фааз сбрасывает на катапульту камень, и она превращается в груду обломков. Еще две боевые машины загораются.
Удушливый воздух, наполненный кровью и порохом, звуками сражения, еще больше сгущается, как перед бурей.
Маут говорит очень тихо, но его голос гудит у меня в голове, подобно колоколу.
«Прости меня, Избранник Смерти, – говорит он. – У меня не хватило сил. Я не сумел справиться с ним».
– Маут, – шепчу я. – Нет.
60: Кровавый Сорокопут
Заметив Элиаса, который несется в сторону леса, где исчезла Лайя, я понимаю, что наши дела плохи.
Я не могу прийти к нему на помощь. Я не могу даже окликнуть его. Воины Керис перебили половину наших лучников, Амбер своей проклятой глефой жжет катапульты. Все наши попытки остановить джиннов оказались тщетными – духи сильнее нас. Ловец Душ сказал, что у этих тварей есть слабости. Что они лишатся сил после первой атаки.
Но если у джиннов есть слабости, я их не вижу. Я вижу только, как испепеляют нашу армию, что Лайя пропала, и неизвестно даже, жива она или нет. Ифриты сражаются отважно – и проигрывают, потому что им не под силу справиться с джиннами. Они всего лишь искорки, в то время как их враги – пылающие солнца.
Воины Коменданта шарахаются в стороны, и я вижу кучку рэйфов. Наши люди не проявляют страха. Книжники стоят плечом к плечу с Меченосцами и Кочевниками. Рэйфы налетают на нас, адский холод сковывает тела, люди падают на колени. С криком я отсекаю треклятым тварям головы, как кукурузные початки.
– Император Инвиктус! – скандируют мои солдаты. – Император Инвиктус!
Но этого недостаточно. Рэйфов слишком много, слишком много джиннов, армия Керис слишком сильна.
Мной овладевает паника. Тот же смертельный ужас, который охватил меня в Антиуме. Предчувствие неизбежного поражения, осознание того, что я не в силах его предотвратить.
– Сорокопут! – Харпер, тяжело дыша, бежит ко мне. Он весь в крови, невозможно даже сосчитать его раны. Я испытываю всепоглощающее желание исцелить его, и песня уже готова сорваться с моих уст. Но вместо этого я задаю вопрос.
– Где она, Харпер? Это не кончится, пока она жива.
– Ее штандарт вон там…