Небосвод несвободы

Любви земной скрепляя нити (увы, любая нить тонка!),
своих любимых окружите дверями о семи замках.
Пусть ваш союз в любую стужу растопит льды, развеет тьму,
но нос высовывать наружу любимой вашей ни к чему.

Не подносите ей на блюде тревоги собственной души:

ведь там, снаружи, ходят люди. Они порою хороши.
Чужих не подпускайте к дому! Глядите в оба круглый год!
А то любимая к другому с улыбкой радостной уйдёт.

Чужак — он дьявол. Мефистофель. Он гадость сотворить не прочь.

Пусть только ваш чеканный профиль любимой светит день и ночь…
Мир окружающий — как Голем. Он только усложняет суть.
Ведь всё должно быть под контролем. Но вашим, а не чьим-нибудь!

Смелее! Действуйте нахрапом. Что вам людской досужий суд?!

Пускай вас назовут сатрапом. Пусть полицаем назовут.
Либерализмом зря не майтесь, не ставьте счастия на кон…
С любимыми не расставайтесь. Ведь с глаз долой — из сердца вон.

Нужно

А нужно-то всего? Пускай в телеокне
парадный генерал в глаза не смотрит мне
и мне не говорит, что делать должен я,
чтоб в лапы не попасть вранья и воронья.

А нужно-то всего? Спокойный взгляд вперёд,

где нерождённый внук глаза сонливо трёт,
в края, где мы себя навек себе вернём,
в края, где тихий пруд и лебеди на нём.

А нужно-то всего? Шумливый хор друзей,

прохладный Пантеон, могучий Колизей,
и чтоб не злили глаз различием кровей
ни Рамбла, ни Арбат, ни Гиндза, ни Бродвей.

Не веря «калашу», а лишь карандашу,

чужого не хочу, о многом не прошу.
Ведь нужно-то всего? — прохлада и прибой
на странном берегу, где вместе мы с тобой.

Лицом к лицу

Пред тем, как разлететься на куски,
на боль в висках, на неблагие вести,
мы стали так отчаянно близки,
как два металла, спаянные вместе.
Окрестный мир ютился по углам,
став пустотой, неразговорной темой
нам — близнецам, прославившим Сиам
единой кровеносною системой.
Мы отрицали приближенье тьмы
и восславляли гордое светило…
Но как-то поутру проснулись мы —
и в лёгких кислорода не хватило.
Ни я к высокогорью не привык,
ни ты. Нас ослепили солнца блики.
О, да, «Ура!» — взобравшимся на пик.
«Гип-гип-ура!» — оставшимся на пике.
Мы — не смогли экзамен этот сдать,
сползли с небес в земную полудрёму…
«Лицом к лицу лица не увидать

» —как говорил один слепец другому.

Шансы

Когда-то, когда засыпали все, в отместку любым предсказаньям Глоб в мой дом приходила Мишель Мерсье, ладошку мне клала на жаркий лоб… И всё было нежно и комильфо, и тихая ночь превращалась в миг. Я был для неё Франсуа Трюффо, была для меня она Книгой Книг. За окнами — ночи чернел плакат, скрывая на время окрестный смог… О, как же несметно я был богат — сам Баффет мне б чистить ботинки мог. И гнал я печали свои взашей — в края, где въездных не попросят виз. И что-то шептала в ночи Мишель, и сердце летело куда-то вниз. И был я бессмертен. И был я пьян. И был я превыше всех горных круч. Пока Анжелику, Маркизу Ан… не крал беспощадный рассветный луч.