Нечаянная радость

– Сеня, я надеюсь и даже не сомневаюсь, что вера придет к тебе из-за обстоятельств, в которых ты оказался. Видно, Богу угодно, чтобы ты поверил, иначе тебе бы не были посланы такие испытания. У тебя два пути: или впасть в отчаяние и сломаться, или придти к Богу и надеяться на Его милость. Что же касается крещения, если ты захотел его принять, приходи ко мне в храм и мы совершим это Таинство. Здесь не оставайся и одного часа. Одевайся и уходи. Тебе, кроме Бога, сейчас никто не нужен: ни доктора, ни подруга, ни твоя научная работа. После крещения я возьму тебе билет, и ты поедешь в Горный Алтай. Там живут православные пустынники, которые, чтобы снискать себе хлеб насущный, собирают в горах лечебную смолу – мумие – и тамошние дельцы везут ее сюда на продажу. Я знаю одного коммерсанта с Алтая, он продает мумие на Светлановском рынке, я тебя с ним познакомлю, и ты с ним поедешь. Он тебе покажет дорогу к старцам.

Когда я сообщил завотделением о своем решении покинуть больницу, у того от удивления даже свалились очки. Показав мне большую белую плешь, он нагнулся за очками и, водрузив их на место, посмотрел на меня и только развел руками:

– А мы вас назначили на завтра на удаление селезенки.

– Спасибо, пусть селезенка останется при мне.

– Но ведь вы без лечения погибнете!

– А что, с лечением останусь жить?

– Ну, не совсем так, но может быть ремиссия, как-то продлим все же, продлим жизнь…

– Я знаю, что вы не можете меня вылечить, и посему прощайте.

– Ну, как знаете, как знаете, молодой человек, – только и пробормотал озадаченный врач.

На следующий день я уже был в храме у моего друга отца Михаила. В крестильне, находящейся в подвальном помещении – крипте – в купель уже была налита вода. Батюшка освятил ее, поставил кругом три горящие свечки и в присутствии восприемника – церковного старосты – окрестил меня погружением в воду во имя Отца и Сына и Святаго Духа с новым именем Серафим.

– Это очень умно, – подумал я, – смерть будет искать Семена, а я уже не Семен, а Серафим.

Коммерсант с Алтая, торговавший мумием, оказался малорослым шустрым мужичонкой с узкими черными глазками, приплюснутой головой и крупными белыми зубами, по всей вероятности – этнический атлаец. Он был крещен миссионером, но приняв христианство, не оставлял и свое язычество, усердно молясь и Николе, и деревянному идолу Кереметю, которому мазал твердые губы медом и молоком. Когда он приезжал в Питер, то обязательно заходил в храм к отцу Михаилу и заказывал молебен Николаю Чудотворцу для успешной и прибыльной торговли. Он обещался отцу Михаилу сопроводить меня до самого Бийска и далее до Акташа в Усть-Улаган, где в окрестностях жили старцы-пустынники, охотники и народные целители, знающие толк в целебных травах, минералах и снадобьях животного происхождения.

А болезнь тем временем довольно быстро съедала меня. Нарастала слабость, головокружение, температура и трудно стало дышать, потому что кровь сделалась жиденькой, как розовый сиропчик. Перед отъездом пришлось навестить клинику, где мне сделали переливание крови и вкололи зараз месячную дозу антибиотиков. Сам я, трепеща от страха перед смертью, полностью положился на волю Божию и не расставался с «Новым Заветом» и молитвословом, которые подарил мне отец Михаил. Когда я весь в поту просыпался утром, то первое слово, которое возникало у меня в мозгу, было – смерть, и дрожь охватывала все мое существо и я не знал, что делать и куда бежать от нее, и успокоение наступало только после чтения молитвослова и Евангелия. А алтайский мужичишка, распродав свой товар, уже был готов к отъезду. Багаж у меня был небольшой, и я, страдая одышкой, кое-как добрался с попутчиком до вокзала и, зайдя в вагон, устроился в купе. Мужичонка, который называл себя Левонидом, горестно посмотрел на меня, щелкнул языком и сказал: «Ох, Серафимушка, не жилец ты, вижу, на этом свете, ох, не жилец. И зачем ты только едешь в наши края, кладбищ и здесь, в Питере, хватает, а впрочем, пока жив, надежду не оставляй, порой наши алтайские старцы-лекари чудеса делают и полумертвых на ноги ставят. Конечно, здесь лечат все по науке, но не всегда это у них получается, да и капиталов на лечение надо иметь немало, особенно, если онкология одолела».

Поезд тронулся, и вскоре в купе вошла проводница с подносом в руках. Посмотрев на меня, она воскликнула:

– Ой, какой вы бледный! Я сейчас вам покрепче заварю чайку и принесу два стакана. Попьете чайку – и цвета в лице прибавится.

Я посмотрел в зеркало и отвернулся. Действительно, вид у меня был скверный, как у покойника. Чай принесли, Левонид влил в стаканы коньяку, и этот напиток взбодрил и укрепил меня. Поезд мчался, отбивая такт на стыках рельс и грохоча на мостах. От мелькания в окне у меня кружилась голова, и я старался лежать, отвернувшись к стене. Читать я не мог, есть не хотелось, и в голове огненными буквами стояло только одно слово – «смерть». Левонид все время не давал мне спать, тормошил и потчевал мумием. Оно от всех болезней полезно.

Я вяло соглашался и с отвращением пил какую-то коричневую воду.