Они быстро одели покойного Гену, закутали его в одеяло и велели мне отвезти его к больнице и оставить. Я повезла, ветер откинул край одеяла и открыл лицо. Он как будто спал, снег падал на его лоб и не таял. Я подвезда его к приемному покою больницы и, оставив во дворе, быстро ушла. К Ревазу и Васо я уже больше не вернулась.
Я сняла угол у одной старушки, с которой познакомилась, когда возила Культяпого, и целую неделю отдыхала от своих неправедных трудов. Несколько раз ходила в Князь-Владимирский собор, где исповедывалась, каялась и приступала к причастию. На работу без документов меня не принимали, а ларечники требовали большой денежный залог. От одного попрошайки-цыгана я слышала, что на кладбище хорошая подача, потому что у людей там душа смягчается. И поехала я на большое кладбище. Оно считалось новым, но крестов и памятников там уже было до самого горизонта. Походила, побродила, посмотрела на могилки и памятники, и что меня крайне поразило, это возраст похороненных. Вроде бы и войны сейчас нет, а все сплошь молодежь лежит. Стала у людей спрашивать причину таких безвременных смертей, и большинство мне сказали: это от наркоты.
Но немало было и убитых в бандитских разборках, разбившихся в авариях, покончивших с собой и отравившихся алкоголем. Еще я заметила здесь, что живые от мертвецов имеют немалые доходы. Уже на подходе к кладбищу было большое торжище, где продавали цветы и венки. На дороге группами ходили цыганки и предлагали свои цыганские услуги: гадание, ворожбу, снятие заклятия и венца безбрачия. Шла бойкая торговля амулетами и талисманами. На дороге через каждые десять метров сидели цыганята и отчаянно клянчили милостыню. То и дело подъезжали автобусы с гробами, которые деловито несли к месту погребения. Вытирая пот со лбов, энергично работали лопатами бригады могильщиков, копая последнее пристанище для покойников. Самосвалы вереницей подвозили к могилам песок, который ценился немного дешевле золотого. В сараях каменотесы споро стучали молотками и резцами, поточно изготовляя надгробные памятники. В небольших забегаловках на ходу справляли поминки, тут же топтались с блестящими трубами музыканты, ожидая клиентов, чтобы грянуть похоронный марш. Дорога на кладбище была перегорожена полосатым шлагбаумом, и приставленный мытарь в камуфляжной форме собирал с желающих проехать на кладбище машин особую дань. Была тут и церковь.
Церковные двери были настежь открыты и из них выносили гробы после отпевания. Я вошла в кладбищенский храм, перекрестилась на иконы и обратила внимание, что пол в церкви давно не мыли, и, вообще, здесь давно не было уборки. Я обратилась к батюшке с предложением: не нужна ли здесь уборщица? Батюшка средних лет с хорошей окладистой бородой сказал, что уборщица им нужна, но плата за труд небольшая, и поэтому сюда идут неохотно. Меня небольшая плата не пугала, и мы тут же заключили договор, что я ежедневно буду убирать церковь.
Итак, я стала церковной уборщицей, и это было мне по душе. Примерно через месяц батюшка спросил меня, не очень ли я нуждаюсь. Я ему честно призналась, что живу впроголодь, надо платить за жилье, да еще много уходит на электричку. Тогда он спросил меня, не возьмусь ли я за плату ухаживать за могилами. К нему многие обращаются с этими предложениями. Я с радостью согласилась, и у меня появились постоянные клиенты, которые не имели возможности постоянно следить за порядком на могилах своих ближних. Благосостояние мое возросло так, что я сняла комнату в близлежащем поселке, чтобы не ездить на электричке.
С появлением денег я первым делом приобрела себе Библию, молитвослов и Псалтирь. По вечерам, после дневных трудов, я садилась за стол и с великой охотой читала Библию. И вот, будучи отверженной, я поняла, что Господь устроил мою жизнь так, что я могла жить без прописки, без паспорта, без пенсии и без своего жилья. Я уже не была так одинока, потому что чувствовала всегда присутствие Господа. Как-то на кладбище въехал автобус, из которого выпорхнула стайка молодых монахинь во главе с тоже молодой игуменьей. Они привезли из больницы умершую там послушницу. Я смотрела на них, и так они были мне милы и приятны, что я подумала: почему я не среди них? В храме после отпевания я подошла к игуменье и сказала ей:
– Матушка, примите меня вместо отошедшей ко Господу сестры.
– Если получите благословение у батюшки, то отчего же не принять, примем.
Батюшка слышал, но промолчал. После погребения монахини уехали, на прощание расцеловав меня и пригласив к себе.
После этого я часто вспоминала их, и они даже приходили ко мне во сне. И я стала часто плакать, потому что моя душа прилепилась к ним. Весной на кладбище было много работы. Я ходила от одной могилы к другой, убирала высохшие прошлогодние цветы и траву, рыхлила землю, сажала семена новых цветов и рассаду, подновляла золотой краской надписи и мыла памятники.