Нечаянная радость

Особенно щедро платили новые русские и бандиты. У них здесь был откуплен целый участок, где ровными рядами были устроены могилы с шикарными памятниками, блиставшими крупными золотыми надписями и геройского вида портретами. И никто из них не скончался мирно и благостно в постели, но или был расстрелян на дороге очередью из «калаша», или подорван в машине пластидом. Что же касается новых русских, то все они были «заказаны» и подстрелены искусными киллерами. И те и другие устраивали помпезные похороны. Покойника везли в американском с дверцей гробу с почетным эскортом десятков блистающих «мерседесов» и «джипов». Крепкие накаченные братки в черных костюмах при галстуках молча стояли у гроба, обнажив стриженые затылки, щедро раздавая баксы служителям и могильщикам. Похоронив дружка, также молча разъезжались.

Весной ко мне подошел молодой цыган и сказал, что их цыганский барон, который проживает в этом поселке, просит зайти к нему. Когда я зашла к барону в дом, он возлежал на покрытом ковром диване и курил трубку с длинным чубуком. Около него стоял низкий столик с фруктами и горячительными напитками.

– Женщина, – сказал барон, – ты стала здесь прилично зарабатывать, не так ли?

– Да, – сказала я.

– А не кажется ли тебе, что часть своих доходов ты должна отдавать за право спокойно жить и работать на этом поле скорби и печали? Здесь платят все, кроме лежащих во гробах.

– А если я откажусь, что будет?

– Тебе придется оставить доходное место и уйти отсюда.

– А если я не уйду?

– Тогда тебя сначала будут бить, а если и это не поможет, то закопают и прикроют плитой с надписью «неизвестный». Ведь искать тебя никто не будет.

– Да, искать меня никто не будет. А сколько я должна платить вам?

– Десятину с твоих доходов.

– Хорошо, я буду платить.

– Женщина, не обижайся. Такова жизнь. Нам, цыганам, тоже приходится платить, пока существуют законы рэкета.

Когда я рассказала об этом разговоре батюшке, он, тяжело вздохнув, молвил:

– Ничего не поделаешь, такая уж здесь индустрия смерти со своими новыми коммерческими приемами. И это везде, наверное, до скончания веков. «Мертвый мирно в гробе спи, жизнью пользуйся живущий». Уж такой здесь принцип. Нет мира здесь, и не будет никогда. Ночью здесь шныряют кладбищенские воры, крадущие все, что можно продать, то сделают набег на еврейский участок антисемиты и, дружно нагадив, повалят памятники, то устроят погром сатанисты, кувалдами разбивая кресты и надгробья. И только блаженны нищие духом бомжи, которые лежат под плитами с надписью «неизвестный». О них все забыли и их могилки никто не трогает. Кому нужны эти провалившиеся могилы, заросшие болотной травой и бурьяном? Но Бог их всех помнит, они у него все живые, и Ангелы оплакивают их на небесах, а на земле – никто, жили – как и не жили. А сколько здесь кормится бездомных собак и ворон! Полчища! Родственники, не жалея средств, ставят дорогие памятники, несут на могилы, как язычники, горы всякой снеди, которую после них пожирают собаки и вороны, а бомжи ходят и допивают из бутылок спиртное.

Так говорил батюшка, сокрушенно покачивая головой:

– Сказано в Писании, что мир наш грешный и прелюбодейный лежит во зле. Так оно и есть, и лишь малое стадо Христово спасается и живет по Его заветам. Хотя мне крайне нужна уборщица, но зная твою плачевную и многоскорбную жизнь, благословляю тебя, матушка, поступить в монастырь и молиться с сестрами за нас – грешных и неключимых созданий Божиих. Я тебе дам рекомендацию в хороший женский монастырь к тем монахиням, что приезжали погребать свою сестру.

Боже мой, какая это была для меня радость! И я уехала.

Дорогие мои, если вы увидите пожилую монахиню Досифею, выходящую читать Апостол, то знайте, что это я, наконец обретшая себе тихое убежище под Покровом Пресвятой Богородицы.

Исцеление

Светало. На востоке небо окрасилось в нежно-розовый цвет. Где-то далеко за угрюмым еловым лесом начинало всходить солнце. В воздухе чувствовалась сырость. Над рекой клубился туман, а на траве обильно лежала роса. На болоте ранние лягушки робко пробовали голоса, и только кукушка громко и отчетливо куковала вблизи. Над головой человека, стоявшего на поляне, бесшумно пролетела большая серая птица. Человек этот, уже немолодой, в старом ватнике и с вещевым мешком за плечами, широко и истово перекрестился, развел крестообразно руки, посмотрел на темный просыпающийся лес и сказал:

– Приими, Господи.

И лес принял и скрыл его.

Жена у него умерла, давно еще, в молодых годах, от внезапной смертельной напасти – белокровия, и он, работая мастером на мебельной фабрике, сам рбстил двух оставшихся без матери детей. Дети выросли и вначале радовали его, но потом от них начались одни скорби. Дочка была несчастлива в браке с мужем, психопатом и пьяницей, а сын, еще учась в школе, пристрастился к наркотикам и сейчас вел свою, какую-то дикую несуразную жизнь наркомана, перебиваясь случайными заработками.