Недостающее звено

Вернувшись в номер, я застал там «нашенских» с кошелкой бутылок. Где они с утра раздобыли, было малопонятно. Сейчас они были в сомнениях, им в 14 часов надо было идти на жеребьевку, а выпить очень хотелось. «Нашенские» пошептались и, взяв сетку с грузом, удалились. Кажется, я догадывался куда. Выйдя в коридор, услышал за неплотно прикрытой дверью номера двух Танюшек громкий разговор, сплошь состоящий из идиоматических выражений. Я надеялся, что книжная дама уже на месте, и я смогу купить у нее маленький сборник М. Цветаевой, который еще вчера приметил. Дама была на месте и долго не хотела меня отпускать, так как была поклонницей этой гениальной поэтессы, но я ушел, и все же до 12 часов умудрился полулежа подремать. Настроение было среднее, но не сказать, что на подъеме.

Машенька запорхнула в вестибюль, как птичка. В руке у нее был небольшой портфельчик, а на губах милая, знакомая с детства улыбка, которая на ее щечках рисовала ямочки. Маленькую книжечку стихов от меня она приняла трепетно и тут же, достав из сумочки ручку, попросила подписать, как от друга детства. Я проставил дату и расписался длинно и подробно, а не одной закорючкой, как в платежной ведомости конторы.

Город жил, день был холодный, но достаточно солнечный. Люди вышагивали по тротуарам и перебегали на красный сигнал светофора. Машин было непривычно много, особенно разноцветных «Жигулей», у нас их не больше 10, а здесь они мелькали на всех перекрестках. Мы проехали на автобусе две остановки и оказались в самом центре города, рядом с центральным кинотеатром. Там была премьера нового хита о фальшивом государе по Михаилу Булгакову. А в роли Ивана Васильевича, Иоанна IV, – тот самый Яковлев, которому после роли в «Идиоте» по Достоевскому Голливуд настойчиво предлагал сыграть Иисуса Христа. Купили билеты, до начала сеанса было еще больше часа. Я повел Машеньку в кафе, которое было в десятке метров от кинотеатра. Когда она сняла пальтишко и шапочку, то предстала совсем Дюймовочкой. Ей было почти 17 лет, она мечтала вернуться домой через год и учительствовать в той самой корейской школе, в которую нас когда-то привели мамы. В ее маленькой головке жил образ своего дома, Родины, и она мечтала быть там полезной. Другой Родины она не знала и помнить не могла по причине, что ее вывезли из Москвы в трехлетнем возрасте. Как-то незаметно наш с ней разговор перешел на эту тему, и тут я еще раз убедился, как наш Север недалек от Москвы. Ее мама очень много Машеньке рассказала о судьбах своих предков, и сейчас какую-то часть этой истории услышал я.

Ее дед был следователем Московской Прокуратуры. Он готовил обвинительное заключение по делу Авеля Енукидзе, этого снабженца и завхоза кремлевских небожителей. У него была старая большевицкая кличка «Золотая рыбка», и она подходила этому ловкому завхозу как нельзя лучше. Он считался близким другом Сталина, а будучи развратен и сластолюбив, покрыл смрадом все вокруг себя, пока не докатился до девочек 9–11-ти лет, вместе со «всесоюзным старостой», таким же сластолюбцем Михаилом Калининым. Тот был куратором Большого и Художественного театров, покровительствовал молоденьким балеринам и актрисам. Помимо того, что ее дед в обвинительном заключении привел высказывание Енукидзе против организации процесса над Зиновьевым и Каменевым, он с полным набором доказательств обвинил эту «Золотую рыбку» в совращении десятков малолетних девочек. Так вот, там по многим эпизодам проходил и М. Калинин. Дед полностью доказал причастность Калинина к убийству шестнадцатилетней Беллы Уваровой – той единственной, что отказала политику, и которую нашли потом в лесу зверски убитой, а ее родителей обвинили в шпионской деятельности, и те сгинули в лагерях. Дед Машеньки понимал, кому он пытается предъявлять обвинения, поэтому доказательная база была блестящая и в избытке. По этим обвинениям в 1937-м году Енукидзе расстреляют, а фамилию Калинина тщательно вымарают из этих документов. Деда тут же арестуют, обвинят в государственной измене и быстро исполнят расстрельный приговор. И осталась трехлетняя Люся со своей мамой. Они были причислены к ЧСИР (члены семей изменников Родины), но не высланы, какие-то друзья деда что-то сознательно в бумагах напутали.