Недостающее звено

В ресторане были заняты три стола, за которыми сидели участники завтрашних представлений. Они явно расселись по командам, потому что в них чувствовался коллективный дух и, в первую очередь, – по одежке, новой, как у морячков, с оттрафареченными надписями на спинах, но ни на одном не было написано «Советский Союз». Все они были из добровольческих обществ, даже ДСО «Урожай» промелькнуло. Хотя все были из разных обществ, но ели одинаковые блюда: борщ и котлеты с макаронами. Компот был из сухофруктов, он был очень похож на тот, что готовила моя мама. Ей сегодня можно было позвонить на работу. Автомат для междугородних переговоров стоял в вестибюле и глотал по 15 копеек за минуту. Он был прикручен к стене напротив входной двери в ресторан. Но я решил подождать, пока хоть какие-то новости случатся.

Книгораспорядительница встретила меня совсем грустным взглядом, и на ее просьбу побыть у прилавка пять минут я, конечно, согласился. Она быстро удалилась в конец коридора, я же сел на стул, взяв акварели к роману Л. Н. Толстого «Война и мир». На обложке был рисунок художника Н. Каразина «Батарея капитана Тушина при Шенграбене». Возвращаясь, книгораспорядительница еще с середины вестибюля послала мне полный благодарности взгляд. Глаза ее уже не были такими страждущими.

Из лестничного пролета тянуло густым табачным дымом. На самой верхней ступеньке стояла Танюшка, облокотившись на стену. Выдвинув насколько можно бедро в сторону, она курила сигареты «БТ» в белой коробке. Ей она и стучала по перилам лестницы в тоне марша, с которым Наполеон наступал на Москву. Танюшка была крепка, мясиста, удивительно румяна и с мутными лукавыми глазами. Она мне сделала знак рукой с сигаретой и высказалась в отношении «нашенских». Я понял, что они у Танюшек в гостях. Не успел я дойти до своей двери, как из дверей в номер, где жили дамы, выскочила барышня, видимо, это была вторая Таня, под стать первой. А за ней выскочил один из тех, кто был внизу в джинсовых делах. Из носа его текла кровь, и он ее громко зашмыгивал назад. Похоже, «нашенские» озоруют. Я юркнул в свою комнату, там было пусто и холодно. Одна из фрамуг окна была настежь открыта. Я ее не без труда прикрыл и уселся на свою сиротскую коечку изучать бумажку, которую мне подбросили. Это была та самая жеребьевка по парам. В моем весе было 16 участников, это хорошее кратное число. После первого дня нас оставалось 8, а на следующий день все заканчивалось. Формула боя: три раунда по три минуты, согласно возрасту. Так вот, первый бой у меня был с человеком по фамилии Тушин. Попахивало мистикой, но не тревожащей, а мобилизующей. Ну и, в общем, все было ободряюще. Во всяком случае, если в других категориях хоть приблизительно столько участников, то торжественную часть можно пропустить. После просмотра сей бумажки наступил момент, что уже надо настраиваться на завтра. Николая Максимовича рядом не было, а потому придется самому себе уши тереть. До этого, что я тут один и не вспоминалось, а тут вдруг этот момент обозначился. Был междугородний автомат внизу, но позвонить было некому: мама уже была дома, если только Лоле Евгеньевне доложить, что талоны на питание отовариваются и уточнить, что теперь в Париже носят? Я ведь мог тогда в больнице взять телефон и звонить, чтобы интересоваться здоровьем Николая Максимовича. Мне вдруг остро захотелось позаниматься самоедством. С трудом поборол этот порыв: завтра будет день тяжелый. Мои командировочные совсем немного уменьшились после посещения с Машенькой кафетерия, и я отправился в замеченный рядом магазин, чтобы что-нибудь купить в подарок маме. В коридоре на полу где-то еще кумачово сияли капли крови, а часть уже была размазана обувью. Сильно тянуло куревом, но было тихо. Книжная управительница дала с возвратом почитать «Вокруг света». Журнал был не очень свежий, с хорошо загнутыми уголками, которые добротно промусолили наслюнявленными пальцами. Я опробовал междугородний автомат, из трубки шел длинный гудок. Заглянул через стекло дверей ресторана, было понятно, что в самом дальнем его углу за двумя сдвинутыми столиками сидела компания, и не узнать ее было невозможно: две одинаковые Тани, трое в джинсовых одежках и, конечно же, «нашенские». Они выглядели очень даже впечатляюще, похоже, происходило примирение, и джинсовые мальчики проставлялись «за уважение».

Магазин был как магазин. Слева продавали то, что должно было пройти через желудок, справа все остальное: от сковородок и чайников до настенных часов с кукушками. Мне нужны были тапочки для мамы, старенькие у нее совсем износились. Тапочки были одни – добротные, на толстой розовой подошве, клетчатые, вроде как для мужчин. И еще тапочки с розочками и прозрачные. Я купил клетчатые, а себе две бутылки местной минеральной воды с расчетом завтра взять их с собой. Николая Максимовича рядом не было, потому и ждать такого внимания не от кого. А «нашенским» такое было не по статусу.