Нефритовая орхидея императрицы Цыси

— Варенцова Зинаида Платоновна, 1916 года рождения, работала на «Красном треугольнике», проживала одна — ни детей, ни мужа, — отрапортовал участковый, сочувственно глядя на убитую. — Хорошая была женщина, спокойная. Слова худого о ней не слышал.

— Кто и когда обнаружил тело?

Майор Остапенко вышел в прихожую, освободив Тамаре Евгеньевне с Володей место происшествия.

— Соседка нашла, Кулешова. Их в квартире всего две семьи проживает. Одну комнату убитая Варенцова занимала, а две другие Кулешова с семьей: муж, он сегодня на смене, в депо работает, и двое детей. Старший Петька сейчас в третьей квартире вместе с прочими жильцами, это он бегал в автомат вам звонить. А девчонка Танюшка совсем еще мала, она на улице бегает.

— Когда обнаружили тело?

— Кулешова с работы вернулась, пошла на кухню обед для своих разогревать, стали за стол садиться — а хлеба нема. Можно было мальца в магазин отправить, но решила у соседки перехватить, а уж после откупить. Она в комнату постучала — дверь сразу приоткрылась, а посреди комнаты тело, значит. Вера-то Петровна человек бывалый — рот на замок, чтобы детей не напугать, Танюшку на улицу, Петьку милицию вызывать, Ираиду из третьей за мной послала, а сама возле двери села караулить.

— Почему это она человек бывалый? — уточнил, словно между прочим, Остапенко.

— Так она ж из наших, заставских, в войну окопы рыла, зажигалки на крыше тушила, дрова заготавливала. Да мы тут, почитай, всю блокаду бок о бок, сколько народу схоронили, а гляди ж ты, выжили. — Голос участкового предательски дрогнул. — Я за нее, как за самого себя.

— Ясно. Дальше, — кивнул майор.

— А что дальше? Собрал всех в третьей квартире у Ираиды и стали вас ждать. Петька еще на всякий случай неотложку вызвал. Вы сами видели, они сейчас в машине сидят. Хоть врачи, а тоже побелели, когда увидали. Страсть такая! — смущенно пробасил Тарас Романович и добавил: — Я их допустил к телу, думал, а вдруг еще… Живая, в общем.

— Так, Мостовой, ступай на улицу. Опроси зевак во дворе — что видели с четырех до семи. Может, люди какие посторонние ошивались. Дома маленькие, застройка плотная, чужого могли заметить. Коромыслова с собой прихвати — пусть продышится, а я в третью квартиру свидетелей опрашивать. — Майор вышел на лестницу. — Идемте, Корнелюк.

— А что рассказывать? — Кулешова, усталая женщина лет под сорок, с густой сединой в волосах, повязанных косынкой, сложила на коленях руки. — Пришла с работы — у Зинаиды было тихо. Так она частенько со смены придет и спать. Не поест, ничего. Сперва отлежится, а уже потом на кухню выходит. Да мне и лучше, не толкаемся. Я-то как приду — сразу к плите. На стол накрыла, стали садиться — хлеба одна корка. Петька, пока по двору носился, весь хлеб с голодухи и стрескал. Пришлось к Зинаиде на поклон идти. Жалко было Петьку до обеда в магазин посылать, он уже и так возле стола крутился. Постучала — а дверь сразу и приоткрылась. Я заглянула, думаю: спит, не спит? А она на полу вся в крови лежит. Я рот себе ладошкой зажала, чтобы, значит, не заголосить. Уж, казалось бы, чего только в войну не перевидали, и после бомбежки, и под завалами… Да что говорить. Но чтобы вот так, среди бела дня…

Словом, я Петьку в автомат в милицию звонить, а сама кастрюлю прихватила — и к Ираиде. Она одна живет, а детям, убийство не убийство, есть надо. Танюшку за стол посадила, Ираиду наверх квартиру караулить. Внутрь не пустила. Сказала, убили, мол, и все. А сама к участковому. Потом мальца накормила, а уж тут и вы приехали.

— Значит, кроме вас, никто в комнату к Варенцовой не заходил?

— При мне нет.

— Хорошо, можете пока быть свободны. Да, вот еще: когда домой возвращались, посторонних в подъезде не видели?

— Не видела. Да я по сторонам не глядела, у меня сетка была тяжелая, да молоко, да масло подсолнечное. Не до того было. Детей покричала во дворе, чтобы домой обедать шли, и больше никого не видела.

— А ребята ваши, значит, во дворе гуляли? Не боитесь одних отпускать?

— А куда деваться? Мы с отцом на работе целыми днями, бабушек у нас нет. В школе каникулы. Да и чего бояться? У нас здесь тихо, — вздохнула Вера Петровна.

— А сколько Пете?

— Да десятый год пошел. Он, если надо, и в магазин сбегает, и за сестрой приглядит. Хороший мальчик, ответственный. И учится хорошо.

— А можно мне с ним поговорить? Вы не волнуйтесь, я только несколько вопросов задам.

— Пожалуйста. Петя, Петь? — Она выглянула из кухни, где они беседовали, в коридор. — Поди сюда, здесь с тобой поговорить хотят. Простите, я ваше имя-отчество не расслышала.

— Всеволод Георгиевич.

— Вот, Петя, Всеволод Георгиевич с тобой поговорить хочет.

На кухне нарисовался худой загорелый пацан в тоненькой майке и черных спортивных трусах.

— Присаживайся, Петр. Как каникулы проходят? Чем с ребятами занимаетесь?

— Да ничем. Иногда с пацанами на Екатерингофку рыбачить ходим, а то просто в футбол гоняем. А на прошлой неделе играли с ребятами с Севастопольской. Пять — четыре их сделали!

— Молодцы! А сегодня чем занимались?