В 1927 году на 6-й конференции МАПП Безыменский в докладе «О проблеме психологического углубления» уже выразил неудовлетворение первым этапом «показа живого человека». Нам «не терпелось показать его немедленно. Поэтому мы слишком обще его показывали». Дело не столько в том, что не терпелось, сколько в том, что не умели, не обладали достаточным опытом молодые поэты и писатели революции. Сам Безыменский в поэме «Петр Смородин» поставил задачей «показать одного, чтобы в нем говорили тысячи». Но поэту не удалось достигнуть в образе Петра Смородина воплощения характерных черт его поколения. Вот почему прав Безыменский, когда заявил в сбоем докладе, что новый этап «обязывает нас к углубленному индивидуализированию персонажей»[293]
, а этого возможно достичь, утверждали все напостовцы, только реалистическим методом.Положение, высказанное Авербахом еще в 1927 году, что «реализм является такой литературной школой, которая более всего подходит к материалистическому художественному методу», было воспринято Фадеевым и развито в довольно стройную систему взглядов. Эти взгляды нашли наиболее полное выражение в речи Фадеева на пленуме РАПП в сентябре 1929 года, опубликованной под броским названием «Долой Шиллера!».
Опираясь на Плеханова, Фадеев делит по творческому методу всю литературу прошлого на два основных русла – на реалистическое и романтическое. Реалистическое русло соответствует в философии материализму, а романтическое – идеализму. «Мы различаем методы реализма и романтики как методы более или менее последовательных материализма и идеализма в художественном творчестве»[294]
. Фадеев на примере творчества французских реалистов Стендаля, Бальзака, Золя, Мопассана обосновывает положение о том, что каждый из этих писателей был материалистом по мировоззрению. Они были материалисты-метафизики, а не диалектики, говорил он, но их отношение к миру и к своей работе достойно величайшего уважения, «они сумели разоблачить многие кажущиеся, поверхностные, ложные представления о действительности, стараясь вскрыть ее объективную закономерность»[295].И напротив, «прямо противоположный метод творчества свойствен был, например, романтику революционной немецкой буржуазии – Шиллеру»[296]
.Герои Шиллера Вильгельм Тель и Карл Моор, по Фадееву, лишь «на каждом шагу декламируют о свободе». Но стоит с них снять героические одежды и вдуматься в их декламации, «и перед вами вырастает фигура революционного немецкого лавочника, крики которого о свободе прикрывают основное для лавочника желание – свободы торговли»[297]
.В творчестве немецкого романтика «буржуа» возвышает «и поэтизирует себя «мистифицирующей манерой изложения». В этом состоит художественный метод Шиллера»[298]
, определяемый Фадеевым как «идеалистический художественный метод».Фадеев полностью отвергает романтический метод и заявляет, что передовой художник пролетариата не пойдет «по линии мистифицирования действительности», «по линии выдумывания героической личности, «как рупора духа времени», «по линии «нас возвышающего обмана»; он не пойдет по этим линиям потому, что «пролетариат не заинтересован в том, чтобы надевать на действительность маску, изобретать несуществующих «героев». Пролетариату незачем это делать, ибо он не собирается «навеки» закреплять свое господство, создать какую-то новую форму эксплуатации и угнетения, а ведет борьбу в интересах освобождения всего человечества от всех видов эксплуатации и угнетения»[299]
. Именно поэтому он заинтересован в самом трезвом взгляде на действительность, в самом глубоком раскрытии ее закономерностей.Реализм прошлого ближе нам, говорит Фадеев, но «в отличие от великих реалистов прошлого художник пролетариата будет видеть процесс развития общества и основные силы, движущие этим процессом и определяющие его развитие, т. е. он сможет и будет изображать рождение нового в старом, завтрашнего в сегодняшнем, борьбу и победу нового над старым. Но это значит, что такой художник больше, чем какой-либо художник в прошлом, будет не только объяснять мир, но сознательно служить делу изменения мира»[300]
.