Неизданная проза Геннадия Алексеева

Словечком «декадент» Россия обязана Владимиру Владимировичу Стасову. С фанатическим и прямо-таки непристойным упорством воевал он со всем лучшим, что было в русской культуре начала нашего века, демонстрируя перлы восхитительного ретроградства. С отменным простодушием поливал он помоями Врубеля, Нестерова, мирискусственников, Чайковского и все прочее, что не умещалось в его сознании. Был он зол, упрям и неумен. И непонятно, как этого субъекта занесло с его топорностью и обскурантизмом в художественную критику. Вредоносность его суждений ощущается и поныне.

Приехала Ирэна, как всегда, красивая и соблазнительная. И все было бы чудесно, но вдруг стала она говорить, что видела меня на улице с какой-то женщиной (?), что плохо я ее люблю, а она заслуживает хорошей любви, что не изобразил я ее почему-то во втором романе и ей это обидно… И стало мне тоже немножко обидно.

Рерих любил Пюви де Шаванна. Я люблю и Пюви де Шаванна, и Рериха. И уже почти не люблю жизнерадостных, чувственных импрессионистов…

Мне приятно знать, что Рерих провел свое детство и свою молодость на Васильевском острове и учился в гимназии Мая. Я тоже учился в гимназии Мая, то есть в здании, где она когда-то находилась. У меня сохранились две книги из библиотеки гимназии. Мне подарили их, когда я с медалью закончил школу. Любимое изречение Рериха – «Вперед, без оглядки». Оно меня вполне устраивает. Всю жизнь я следовал этому девизу. И мне кричали сзади: «Куда ты? Остановись!»

Господи, как много было прекрасных людей в России начала нашего века!

Перед сном долго смотрю на Настю (ее фотографию и на этот раз взял с собой в Комарово).

Какая ты у меня хорошая, Настюша! Ни в чем ты меня не упрекаешь, ничего тебе от меня не нужно, никогда ты не капризничаешь, не обижаешься, не злишься, не плачешь. Лучшей женщины не было, нет и не будет на свете! А лицом ты на меня чуточку похожа. Будто ты моя родственница.

Не с кем поговорить. Поговорил бы с Гейне или Джоном Рескиным, поболтал бы с Врубелем или с Леонидом Андреевым. Да все они, увы, давно уже покойники, никого из них давно уже не видать. Потому и дневник свой пишу упорно, что не с кем затеять душевный разговор.

Увлеченный Ирэной, стал я Настю немного забывать. И вдруг…

Редактор мой московский просил меня узнать, есть ли в Публичной библиотеке автобиографические записки графини Растопчиной (намерен о ней он что-то написать). Сегодня поехал в город, явился в Публичку, пришел в отдел рукописей и обратился к дежурной, разъяснив, что мне требуется, на дежурную, однако, не глядя, а глядя вниз, в стол, за которым она сидела. Очень милым интеллигентным голосом дежурная сказала мне, что рукописи выдаются только по предъявлении официальной бумаги с места службы, но сначала она советует мне удостовериться, действительно ли имеются записки графини в отделе рукописей и полистать соответствующие справочники. Тут я поднял голову – и будто электрический ток пробежал, как написали бы во времена той же Растопчиной, по всем моим членам.

Предо мною сидела Настя! Тот же чистый светлый лоб! Те же дуги высоких бровей! Те же серые, широко расставленные глаза! И даже прическа почти такая же! И даже кофточка…

Дежурная была нездешняя, ненынешняя. Она была из той, Настиной поры. А за нею, в шкафу, стояли книги с золотыми корешками, тоже ненынешние, тоже начала века.

Потрясенный, глядел я ей в лицо, не соображая, что она мне говорит своим Настиным, вяльцевским голоском. Наконец очнулся, сообразил и хотел уж было уйти! Но тут Настя подошла к шкафу, сняла с полки один из томов с золотым корешком и подала его мне. Я, все еще не придя в себя, сел за ближайший стол и принялся листать Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1872 год, боясь поднять глаза, но ощущая всем телом, что предо мною сидит сама Настя. Постепенно волнение прошло. Перелистывая книгу, я поглядывал на дежурную, встречая спокойный, приветливый взгляд ее серых глаз. Через некоторое время она встала, приблизилась к другому шкафу, вынула из него еще две книги и тоже положила их предо мною.

– Посмотрите, пожалуйста, еще вот здесь.

– Благодарю вас! – сказал я, поперхнувшись от смущения и снова уставился в Отчет.

Потом она вышла, но вскоре снова появилась. Заметил я, что она чуть выше среднего роста, что фигура у нее чуть полновата, но приятных очертаний.

После она опять удалилась. Я уже перелистал весь Отчет, нашел упоминание о рукописи Растопчиной, сделал пометку в своей записной книжке, а дежурной все не было. Поглядев на часы, я понял, что пора уже возвращаться в Комарово. Вздохнув, я поднялся, положил книги на стол дежурной и направился к выходу. Пройдя коридор, поднявшись по лестнице, пройдя еще один коридор и оказавшись в небольшом холле, я опять увидел свою Анастасию. Она беседовала с двумя молодыми женщинами, судя по всему, тоже служащими Публички. Подошел к ней со смелостью, для меня неожиданной.

– Огромнейшее вам спасибо! – сказал я.