Неизданная проза Геннадия Алексеева

В августе 1946 года Михаил Зощенко был исключен из ССП. В июне 1953 года Михаил Зощенко был вновь принят в ССП. Будучи исключенным, он не голодал – издал 4 книги переводной прозы. Но «немало довелось пережить Михаилу Михайловичу». Как ни крути, а сочинительство штука опасная. То тебя печатают, то не печатают. То тебя восхваляют, то тебя проклинают. То тебя принимают, то исключают. И неизвестно, где тебя похоронят. Для Зощенко нашлось местечко только на Сестрорецком кладбище.

Идет снег. Густой, сырой снег. С кровли каплет. Время от времени раздается грохот – лед вываливается из водопроводных труб. Чем не весна?

По коридорам Дома творчества бродит один из сочинителей. Звонким воркующим голосом он непрерывно что-то говорит. Он старик. Ему уже за 80. Он по-детски, по-идиотски жизнерадостен, общителен и болтлив. Я плотно закрываю дверь своего номера – первую и вторую. Но противный голос этого старца все равно доносится до меня. Хоть уши затыкай.

Третий роман можно было бы назвать «прощание с классиками». Какие же классики? Гомер, Овидий, Данте, Петрарка, Шекспир, Рабле, Вийон, Басё, Гёте, Вильям Блейк, Диккенс, Гюго, Эдгар По, Бодлер, Рембо, Аполлинер, Лермонтов, Фет, Достоевский, Чехов, Блок, Леонид Андреев, Бунин, Пастернак. Не все, конечно, но кое-кто из них.

Безумных довольно много. Полубезумные почти все. Нормальных и нет почти.

Кошка, вне всяких сомнений, самый красивый зверь на свете. Какие глаза! Какое телесное совершенство! Какие позы! Какая грация всех движений! Самые изящные, самые привлекательные женщины похожи на кошек. Как хорошо, что кошки живут рядом с человеком!

Все это гнусно. Но, слава богу, не вечно. Ибо нет ничего вечного в мире, слава богу.

Люди эти были интеллектуалами. Каждый говорил подолгу и так старательно, будто лекцию читал, – слушать было противно.

По части лексики. Люблю язык русской дворянской литературы XIX века и современный, обычный городской язык. И тот и другой достаточно выразительны и не нуждаются в украшениях. И жаргон всякого рода, и язык этнографический вызывает у меня легкое, а иногда и тяжкое отвращение. Это не мешает мне, однако, и то и другое использовать в своих писаниях.

А ведь и правда, то, что мы видим в зеркале, – это не мы, это неизвестно кто. Это какие-то несуществующие люди из таинственной страны зазеркалья. То, что у нас слева, у них почему-то справа.

Эпизод с дуэлью в новом телевизионном фильме по «Милому другу» Мопассана. Я и то забыл, что в «Милом друге» есть дуэль. Вспомнил дуэль в «Зеленых берегах». Все дуэли, разумеется, похожи одна на другую.

А эпизоды, снятые в Каннах, заставили вспомнить Ялту и затосковать по ней.

Этот генерал мог бы стать властителем Франции. Умирая не на поле боя, он прохрипел: «Смерть достойна презрения!» И властителем Франции стал другой генерал.

Выражение «враг народа» придумали якобинцы. И еще они любили говорить: «Щадить людей – вредить народу». Видимо они полагали, что люди – это не народ, народ – это не люди.

Позвонил еще раз в редакцию «Современника». Книжка моя сдана в набор. Оформление получилось элегантное (так говорит мой редактор). Для иллюстраций отобрано семь моих картин.

В молодости, когда был заядлым рыболовом, гораздо больше было природы в моей жизни. Теперь ее меньше. Но она по-прежнему радует меня постоянно и, пожалуй, теперь, я понимаю ее глубже и тоньше.

Для умирающего всегда есть утешение: все остальные рано или поздно тоже умрут. Для пессимизма всегда есть подтверждение: конец света рано или поздно наступит.

Более двух лет я живу в состоянии «постоянной готовности». То и дело возникающая боль в груди напоминает мне об этом с немецкой педантичностью.

Два встречных товарных поезда. У одного все платформы пустые, а у другого все платформы с гравием. Встретились и унеслись в разные стороны. Один тепловоз прогудел прощально. И второй прогудел ему в ответ. Тоже прощаясь надолго. Быть может, и навсегда.

Прозаик похож на кукольника. Сначала он изготовляет кукол и придумывает им имена, внешность, голоса, характеры. Потом он их «водит», думает и говорит за них. И это называется: повесть, роман, эпопея. Правда, случается, что куклы выходят из повиновения и ведут себя, как им хочется. И всё же они остаются куклами.

Меня раздражает все, что нравится большинству. Нонконформизм у меня в крови. Это почти физиология.

Лучшие стилисты в русской прозе XX столетия – Бунин, Андрей Белый, Тынянов, Бабель и Платонов. Любимый мною Леонид Андреев брал не стилем, а поразительной искренностью, страстностью, обжигающей сердце болью за страдающее человечество.

Нельзя собирать писателей в кучу. Это для них унизительно и вредно Это принижает значение их уникальной профессии, их особого положения среди людей, превращает их из творцов и полубогов в обыкновенных смертных.

Каждому писателю следует жить уединенно. И являться он должен людям всегда один. Когда писатель – живой человек – стоит перед толпой неписателей, эти последние должны глядеть на него и слушать его так, как будто он единственный на Земле и других нет.