Неизданная проза Геннадия Алексеева

С тех пор как я встал на стезю литературы, моим главным занятием стало ожидание. Годами, кротко, терпеливо я чего-то жду. Жду, когда появится в журнале очередная публикация (а она, разумеется, все откладывается и откладывается). Жду, когда со мною заключат договор на очередную книжку (с договором, конечно, не торопятся). Жду, когда книгу сдадут в производство (а эта процедура обычно затягивается). Жду, когда появится наконец верстка, жду, когда напечатанная книга поступит в продажу. А после жду рецензий на выстраданную книгу. И так далее. Я научился ждать. Я немного овладел искусством ожидания.

Есть немало людей, которым страшно нравится красоваться рядом с матушкой литературой. Обычно это люди бойкие, нагловатые, безумно общительные, болтливые и вполне бесталанные. Всех и всё они знают, о всех и обо всем высказываются с легкостью необычайной. Вокруг них всегда что-то клубится, кипит и брызжется. Общаться с ними – тяжкий крест. Но иногда все же приходится с ними общаться. Не замечать их трудно. Именно это их и радует.

Сегодня мне нездоровится. Кажется, немножко простыл. Весь день сижу дома. Правлю недавно написанные стихи. Но они плохо поддаются правке. Наверное, оттого, что мне нездоровится. Но может быть, и не следует править? Но может быть, их следует просто уничтожить?

«Грустный вальс» Сибелиуса напрасно называют грустным. Это трагический вальс.

Из Москвы сообщили, что в издательстве «Современник» вышла из печати книга моих стихов, украшенная репродукциями с моих картин.

Весь день над городом ползут печальные, но плотные тучи. То и дело идет дождь. На минутку выглянет солнце – и снова дождь, а потом опять солнце. Весь день хожу по городу, то открывая, то закрывая зонт.

Светлые легкие чайки и темные грузные вороны на чистом желтом песке репинского пляжа.

На асфальте у моих ног лежат две обгоревшие спички, этикетка от пивной бутылки и обрывок газеты с крупно напечатанным словом «ответственность». За что ответственность? Чья ответственность? Перед кем ответственность?

Держу в руках московскую книжку. Наконец-то! Мысленно кричу «ура» – вслух кричать как-то неловко.

Довольно толстый и довольно симпатичный томик. На обложке – мой «Белый пароход». Приятный формат, хорошая бумага. Отличный шрифт. Правда, репродукции не все удались, но и в таком качестве они недурны. Сто тридцать два стихотворения. Сорок три ранее не публиковались. Некоторые из них неоднократно отвергались журналами и Ленинградским отделением «Совписа». Нет, по этому поводу можно не стесняясь во все горло крикнуть «ура!»

Подошла к прилавку носатая старушка, похожая на старичка. Повела носом и ушла. Не понравилось старушке то, что лежало на прилавке. А по прилавку, мимо того, что там лежало, пробежал очень рослый, упитанный, бодрый таракан. Остановившись на миг, он поглядел вслед старушке и пошевелил усами.

В ночь с 31 августа на 1 сентября на Черном море произошла ужасная катастрофа. Крупное – грузовое – судно врезалось в пассажирский пароход, который получил гигантскую пробоину и мгновенно затонул.

Погибло свыше 400 человек.

Закон равновесия добра и зла ощущается постоянно. Вслед за приятностью непременно и неотвратимо следует неприятность. А далее – снова приятное. Так и живешь, как на волнах.

Вдруг вспомнил Петровское. Вспомнил остатки старинной усадьбы на берегу озера немыслимой красоты. Вспомнил рябины, склонившиеся к воде, сплошь красные от ягод. И молодость свою вспомнил, уже покрытую туманом времени. И взгрустнул сладостно.

Из-за горизонта, расходясь веером, тянутся длинные вечерние облака. Впрочем, может быть, наоборот, вечерние облака тянутся за горизонт, сходясь в одну точку.

Человек, с увлечением поедающий пирожок. Человек, уплетающий, пожирающий, уминающий пирожок. Человек, с аппетитом поглощающий пирожок. Человек, торопливо доедающий пирожок с капустой. Вкусный, как видно, пирожок. Да и человек, как видно, изрядно проголодался.

Немолодой мужчина разговаривает в магазине с молодой продавщицей.

– В больницу ложусь, операцию будут делать. Это не то, что ты думаешь, это совсем другое, это хуже. Нет, нет, это другое, это гораздо хуже! Да нет, говорю же тебе – это не то, что ты думаешь!

Увидев меня издали, он начинает улыбаться и идет ко мне, непрерывно улыбаясь, и крепко пожимает мне руку, продолжая улыбаться, и начинает мне что-то говорить все с той же радостно-удивленной улыбкой, и все говорит, говорит, говорит, без устали улыбаясь… А я даже не помню, как его зовут. Я даже фамилии его не помню.

– Рубль тридцать шесть! – сказала кассирша со злобой.

– Чего вы злитесь? – спросил я.

– Хочу и злюсь! – ответила кассирша опять же со злостью.

– Напрасно вы это, – сказал я. – Зачем злиться? Надо быть доброй.

– Да идите вы! – заорала кассирша с яростью.

Я даже перепугался.

Человек, то и дело высовывающий кончик языка. Чем лучше у него настроение, тем чаще этот кончик языка появляется.

По набережной, тяжело дыша, бежит немолодая женщина в спортивном костюме. У нее совершенно измученный, страдальческий вид. Жертва лечебной физкультуры.