Я подарил ей томик «Дня поэзии» со своими стихами (до какого кретинизма, однако, может докатиться почти сорокалетний влюбленный мужик!). Однажды я даже провожал ее после закрытия бара. Она была мила, о чем-то со мной болтала, но дальше входа в метро провожать себя не разрешила и сказала, что телефона у нее нет.
По вечерам я частенько стоял у бара на противоположной стороне улицы. В освещенной витрине мне была хорошо видна Тамара, которая, стоя за стойкой, считала вырученные деньги, потом, глядя в зеркальце, подкрашивала губы и поправляла волосы, потом переодевалась (снимала белый халатик и надевала светло-зеленый плащ) и наконец исчезала (уходила она обычно через служебный выход).
Чувство жгучей нежности к этому обворожительному существу боролось с самолюбием, которое не позволяло мне, позабыв все на свете, броситься за ним вслед.
Дома я рисовал по памяти ее портреты, на которых она была и похожа, и непохожа. На портретах у нее был более благородный и одухотворенный облик – такой ее делала моя оголтелая влюбленность.
Два раза я видел ее на улице идущей под ручку с молодым человеком довольно приятной наружности. Наверное, это был ее муж.
После она пропала. Я все ходил и ходил в бар, все пил и пил крепкий кофе, но Тамары не было. Гордость мешала мне спросить у новой барменши, куда подевалась ее предшественница.
«Быть может, она больна? – думал я. – Или она устроилась на другом, более подходящем месте? Или она вообще бросила работу и живет теперь на средства мужа? А вдруг она умерла? Ее давно уже похоронили, а я и не знаю ничего!»
С тех пор я ни разу ее не видел. Иногда я вынимаю из папки портреты и подолгу гляжу на милое и вроде бы даже родное лицо. Судьбе было угодно, чтобы я повстречал на своем пути эту кофейную красавицу, и до конца дней моих она останется в моей памяти.
В Помпеях жили 20 тысяч человек. В Помпеях все улицы были выложены гранитными плитами. В Помпеях были водопровод и канализация. В Помпеях было множество лавочек и таверн. В Помпеях было три величественных форума и больше десятка храмов. В Помпеях были роскошные термы, два театра и амфитеатр, в котором могли поместиться все жители города. Помпеи были маленьким провинциальным городком.
Среди людей, не успевших покинуть Помпеи в тот роковой день 14 августа 79 года, был человек с козой. Коза, видимо, упиралась, не хотела идти, и поэтому человек задержался. На шее у козы висел бронзовый колокольчик.
Мотивы, побудившие Наполеона предпринять поход в Россию, неясны. Чего он хотел? Покорить этот загадочный полуазиатский народ и присоединить к своей и без того гигантской империи эти бесконечные пустынные пространства? Мало ему было покоренных народов и завоеванных пространств? Его поведение в полупобежденной стране было и вовсе необъяснимо. Почему из Москвы он не двинулся на Петербург? Почему не даровал свободу крепостным? Почему, сидя в Москве, он ничего ровным счетом не предпринимал?
Свойственные ему энергия и вера в себя внезапно его покинули. Добровольно отдав инициативу русским генералам, он со странным фатализмом ждал, что будет дальше.
Видимо, сама Россия – зрелище бескрайних полей и непроходимых лесов, среди которых теряются серые, нищие деревеньки, – и непостижимый для европейца угрюмый и терпеливый народ глубоко потрясли Бонапарта. Прогуливаясь по кремлевским стенам, он понял всю нелепость своей авантюры. Сознание совершенной трагической ошибки парализовало его волю.
Пожар Москвы вывел императора из оцепенения, но поверг его в ужас. Русские сами уничтожали свою древнюю столицу, свою гордость, свою славу, символ своего могущества на Востоке! За что же тогда они воевали с такой отвагой и с таким ожесточением? И что же им дорого в этом мире?
И Бонапарт бросился в бегство. Скорее, скорее назад, в Европу!
Подлинный мастер не продолжает традиции, а создает их.
И снова – белый лик одиночества.
Придя в Россию в 1812 году, Европа увидела сумрачный, холодный, глубоко враждебный ей мир, о котором ранее знала лишь понаслышке. Это была она – Гиперборея!
У Пушкина не так уж много стихотворений. В некоторые годы им не было написано и двадцати стихов, например в 1832-м, 1833-м и в последнем, 1836-м. Поразительно, что «Памятник» был создан именно в этом, последнем году. Свое лучшее – «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» Пушкин написал в 30 лет.
Я не экспериментатор. Я использую некоторые, уже давно сделанные открытия в области поэтической формы, которые, увы, не в чести у поэтов моего отечества. В сущности, я традиционен. Но меня привлекают свежие, еще не покрывшиеся пылью и плесенью традиции двадцатого столетия.
Ленинградский литературный мир меня сторонится, московский попросту не замечает. Я где-то сбоку, на самом краешке литературной скамейки. Легкий толчок – и я свалюсь.
Вернули стихи из «Нового мира».