Неизданная проза Геннадия Алексеева

Ну что ты, Настя, все молчишь? Упорно, упрямо молчишь? Проходят годы, а ты ни словечка!

С новым годом тебя! С Новым, 1983 годом. Представляешь – на земле уже 1983 год! Но с тех пор как ты ушла отсюда, люди не стали лучше. А земля стала хуже – грязнее. (31 декабря. Ночь. Без четверти двенадцать).

1983

Женщина – это не сама жизнь, но лучшее ее украшение.

Бывают культурные эпохи созидающие, основополагающие, открывающие ворота в неизвестное. И бывают эпохи уточняющие, дополняющие, комментирующие, открывающие маленькие калитки в заповедные сады красоты.

Античность – эпоха созидающая. Ренессанс – эпоха уточняющая и дополняющая античность.

Бывают и такие эпохи, которые уточняют уже уточненное (хочется предельной точности), например барокко и классицизм.

Случаются в истории и такие времена, когда уточняется уже неоднократно уточненное. Когда уточнение превращается в игру, в самоцель, когда творчество вытесняется манией уточнения. Такой была эпоха эклектизма и ретроспективизма в архитектуре XIX – начала XX века.

Для гордого смирение – погибель. Вот я и погибаю тихонечко.

Я разрушаюсь быстрее, чем мне казалось. Первый приступ стенокардии. Острая боль под ложечкой – отдает в легкие, в поясницу. Подняться на третий этаж – уже проблема. Ускорить шаг – уже опасность. Взять в рук тяжелый портфель – уже угроза.

Стенокардия – грудная жаба. Придется отныне жить с этой серой, пупырчатой, безобразной тварью в груди.

Писать о великом и вечном, о чем же еще?

Сидя на кухне, пишу о великом и вечном. Каждую ночь с одиннадцати до часу.

Из разговора с врачом литфондовской поликлиники:

«Они все такие оптимисты, эти писатели! Я говорю: „Вам надо жить осторожно, не утомляться, не обременять себя напряженной работой“. А они возмущаются: „Как! Что вы говорите! Нужно написать еще столько книг! Читатели ждут их!“ Они все такие, любят своих читателей, эти писатели, они готовы ради них умереть!»

Отчего неприятно слышать чей-то долгий, хриплый, булькающий, клокочущий кашель?

Отчего неприятно слышать, как вода капает из крана?

Отчего неприятно видеть южный свежий румянец на дряхлых щеках старика?

Почему светлые глаза к старости еще более светлеют?

Почему так много маленьких, горбатых старушек, но почти нет маленьких горбатеньких стариков?

Почему собаки бегают немножко боком?

Почему птицы (грачи, галки, чайки, воробьи) время от времени собираются в большие стаи и непрерывно кричат, перелетая с места на место?

Я жду семерку.

Прошла десятка, прошел двадцать второй, Прошел четырнадцатый. Семерки все нет. Прошел автобус номер восемьсот шестьдесят третий (откуда он такой взялся?).

Ко мне приблизился милиционер.

– Чего ждете? – спрашивает он.

– Семерку! – отвечаю я.

– Ну ждите, – говорит милиционер и удаляется.

Стою. Жду. Жду терпеливо.

– А зачем она вам? – интересуется милиционер, снова приближаясь.

– Домой мне надо, – отвечаю, – туда семерка идет, к дому моему.

– А-а-а! – говорит любопытный милиционер и снова удаляется.

– А пятидесятый вам не подходит? – кричит мне издалека милиционер.

– Подхо-дит – кричу я в ответ. – Только он здесь не е-е-ездит! Он по другой улице дви-ижется!

– Жа-аль! – кричит огорченный милиционер.

Передо мною живая Анастасия Дмитриевна Вяльцева (Настина внучатая племянница). Ей лет 45. Она миловидна и чуть-чуть похожа на свою двоюродную бабку. Передо мною Настино пианино, Настины фарфоровые безделушки, Настины портреты в рамке под стеклом. В моих руках пухлый альбом, набитый Настиными фотографиями. В моих руках Настина вышивка гладью по канве – большие яркие цветы.

Я сижу в коммунальной квартире дома номер 22 на Карповке. Этот дом принадлежал Насте. Но она в нем не жила – в нем жил Настин брат Ананий Дмитриевич. Он и после революции в нем жил. Он дожил в нем до 1959 года, когда он помер. А теперь здесь живет Анастасия Дмитриевна вторая (его внучка) со своей матерью (женой его сына) и своей дочерью (его правнучкой).

А вот и фотография Бискупского. Разочарование. Полное разочарование. Полнейшее разочарование.

Гладкое, белое, сытое, усатое лицо. Самоуверенность, безмыслие, бездуховность. Заурядный офицер из вырождающейся дворянской семьи.

Вот он с Настей. Вот он обнимает ее, вульгарно ухмыляясь. Вот он держит Настю на руках.

Оказывается, он был бонвиван, картежник и мот. Видимо, он быстренько просадил Настины денежки – управился до семнадцатого года. «Василек»!

Вот Настя с группой офицеров в Каменке. Вот она на крыльце лахтинской дачи. Вот она на крыльце своей каменноостровской дачи. Вот она в беличьей шубке и беличьей шапочке (очень хороша). Вот она в каракулевой шубке с высоким стоячим воротником (тоже прелестна). Вот она еще девочка – ей 12 лет, но она уже очаровательна. Вот записка, написанная Настиной рукой. Вот копия ее завещания.