Неизвестная. Книга первая

— Признавайся, засранец, ты себе амфетамин колол, да переборщил. Так ведь? Ведь так? А от этого самоубиться захотел… Только где же место укола? Неужели ты думаешь, что меня перехитришь? Что молчишь, скотина?

Но труп ему ничего не ответил. Да и не думал он ничего. И не собирался даже. На кой ему, мертвому, думать-то?

— Ага… — Данилов увидел подмышкой трупа, под той самой рукой, что свесилась со стола, темное пятнышко, совсем не похожее на родинку. — Вот куда…

Данилов попытался разглядеть пятно получше. Как он ни пристраивался, как ни крутил головой, только лампа в мертвецкой висела так, что пятно оказывалось в его, Данилова, тени.

— Черт бы тебя побрал, — выругался Николай Архипович, подцепил труп одной рукой за ногу, другой под руку, и повернул Мишу набок.

Так было удобней. Лучше видно. Данилов протер очки, словно лупу, поднес стеклышки к пятну и, наконец, смог рассмотреть его как следует.

— Вот тебе и здравствуйте, бабушка…

Пятно оказалось маленькой татуировкой. Круглой, темно-синей, даже чем- то красивой. Тот же символ — колесо со сломанными спицами.

— А следов от уколов так и нет, — Николай уложил Мишу, как и полагается укладывать покойника, и прикрыл простыней. — Не срослось.

После морга Данилов велел водителю отвезти его на то место, где бдительный гражданин обнаружил истерзанного Василия. Ермишин сумел выползти на улицу, здесь на него и наткнулась немецкая овчарка, которую с утра пораньше выгуливал тот бдительный гражданин. Собачник вызвал милицию.

Милицейский наряд отправил Васю в больницу, осмотрел развалины недавно взорванной церкви, в подвал которой вел кровавый след. Там, среди старого хлама, на расчищенной кем-то площадке они обнаружили сломанный стул, обрывки веревок, небольшой старинный ломберный столик, на зеленом сукне которого был аккуратно разложен хирургический инструмент, и Мишу. Тот лежал посреди темно бурого кровавого пятна с ножом в руке и с перерезанным горлом.

По дороге Николая снова сморило. Нынешний день казался ему бесконечно долгим. С самого утра он то погружался в дремотное состояние, то вновь выныривал в реальность.

— Как дельфин, едреныть, — тихо ругнулся на себя Николай и прикрыл глаза. — Усталость…

— Что, товарищ капитан? — спросил его меланхоличный водитель.

— Это я о своем, — сказал Данилов и, прикрыв рот ладонью, зевнул.

— А-а-а, — и водитель оставил его в покое.

А Данилов провалился в тревожный сон.

Ему приснился Миша. Палач нагло щерился и показывал Николаю кукиш. Посиневший большой палец мертвеца тыкал Данилову в лицо, и если бы не очки, наверное, выколол бы капитану глаз.

Потом приснилась судмедэксперт. Причем в совершенно непотребном виде. Она стояла над ним, бесстыдно раздвинув ноги. Данилов осознал себя лежащим на столе в мертвецкой. Острые каблучки ее лакированных ярко красных туфелек упирались в жесть столешницы слева и справа от притянутых ремнями к столу рук капитана. В правой руке она держала измазанную кровью ножовку, а пальцами левой ласкала большой, набухший, темно коричневый сосок своей огромной груди. «Какой цирроз! Какой интересный цирроз!» — повторяла она глухим замогильным голосом, и от этого Данилову было жутко.

А потом появилась женщина. Темный силуэт на сером фоне. Она прогнала и Мишу, и развратницу-судмедэксперта, и Данилову стало спокойно. Он все пытался разглядеть ее лицо, но оно было неясным, нечетким, словно тот рецепт малинового варенья, что подсунул ему воронежский доктор. Николай щурил глаза, стараясь удержат ее в поле зрения, но женщина все время ускользала, словно туманный призрак.

Но тут Николай увидел тот самый знак-колесо и вспыхнул яркий свет. Все вокруг стало ясно и четко, и Данилов сумел, наконец, увидеть ее. Ясно и четко. Он узнал ее. Узнал! Прямые длинные волосы, собранные в конский хвост, ниспадали почти до самого пола, а взгляд… Эти глаза Данилов узнал бы среди миллионов людских глаз. Это была она.

— Мария… — прошептал Николай, потянулся к ней в желании коснуться своими губами ее губ и…

И громкий хлопок вырвал его из сна. Эмку подбросило вверх, и Данилов едва не расшиб себе голову о потолок салона.

— Ну вот, я так и знал — сказал водитель.

— Что случилось? — спросил ошалелый ото сна Данилов и потер ушибленный затылок.

— Баллон лопнул, — водитель спокойно заглушил мотор и посмотрел на Николая. — А я ведь завгару говорил, — и выбрался из машины.

Данилов поправил съехавшие набок очки, достал папиросы и коробок спичек, прикурил, коснулся ладошкой того места на груди, где во внутреннем кармане лежал его счастливый талисман, и выбрался из подраненной Эмки.

— Надолго? — спросил он водителя.

Тот откручивал гайки на лопнувшем колесе. Спокойно. Даже слишком спокойно.

— Завгар запаску зажал. Не разрешает с собой возить. Говорит, что так целее будет, вот и не выдал, — сказал водитель. — Это же форменное вредительство.

— Что? К стенке его поставить? — спросил Данилов.

— А хоть и к стенке, — сказал водитель. — Он же, скупердяй, очковтиратель и враг трудового народа.

— Ну так рапорт на него напишите, — сказал Данилов. — Думаю, Сафонов разберется.