Свои и так знали, куда и зачем он пошел. Майор Сафонов не стал бы посылать за ним филера из наружки. Если только в качестве охраны. Ну а на кой охраннику прятаться? Больше никто, даже Берия, не знал, что Данилов в Харькове. Не успел он доложиться. Однорукий мог просчитать, что Данилов примчится в город, как только узнает про Васю. Приманка-то хороша. А значит, это могли быть только немцы.
«Иван Степаныч, да и карманник — русские», — поправил себя Николай и усмехнулся: — «Да какие они на хрен русские?»
Капитан не знал города, потому решил не петлять и не отрываться от топтуна. Еще заблудишься в этих двориках, заставленных рабочими двухэтажками, кильдимами сараев и погребов, крошечными огородиками и голубятнями. Здесь даже кур умудрялись разводить, а где-то неподалеку верещал поросенок.
Хорошо, что шофер показал, куда идти. Данилов начал подниматься на пригорок. Дорога петляла между сараев и запорошенных снегом палисадников, но как будто бы вела в нужном направлении.
«Так, Стахановец сказал, что разрушенную церковь не пропущу. Надеюсь, что не обманул», — Николай миновал очередной взгорок, завернул за угол почти развалившейся дровницы, и быстро обернулся: «А вот и он. О-па! Ты кто, голубчик?»
Данилов думал, что увидит того карманника, что прищучил на аэродроме, или, если повезет, самого Однорукого, но это был незнакомый капитану человек в черном драповом пальто и фетровой шляпе, коренастый и уверенный в себе.
«А пальтишко он, наверное, специально надел, чтобы на снегу лучше видно было», — усмехнулся Николай и пошел дальше.
Через пару десятков шагов, после очередного изгиба кривой улочки, Данилов увидел развалины.
Впереди, в трех-четырех сотнях метров от Николая, на невысоком холме у берега реки виднелись остатки внушительного сооружения. Судя по всему, церковь взорвали недавно. Кирпич, камни, горы щебня и прочий мусор еще не успели вывезти. Едва присыпанные снегом развалины казались поверженным чудовищем, сказочным змеем Горынычем, которого с неба на землю низвергла мозолистая рука пролетария. И теперь его уже никому не нужный труп, бесформенный и холодный, валялся, укрытый снегом, словно саваном.
— Религия — опиум для народа, — хмыкнул Данилов и закурил папиросу.
Судя по всему, церковь была большой. В лучах заходящего солнца руины выглядели довольно зловеще.
По-осеннему быстро смеркалось, и Николай спешил.
— А то тебя, чертяку, впотьмах не разглядишь, — тихо шепнул капитан топтуну, словно тот мог его услышать.
А того уже и след простыл. Только Николай — воробей стреляный, резанный и колотый, его так просто не проведешь. Он знал, он точно знал, что шпион где-то поблизости.
— Ладно, — Данилов на мгновение притормозил, протер платком запотевшие на легком морозце очки, сделал глубокую затяжку, выплюнул папиросу и вдавил ее каблуком в снег.
Пока топтун где-то прятался, можно было и о важном подумать.
У Данилова не выходил из головы тот странный медальон, что недавно болтался на шее другого помощника Однорукого — Михаила. Это колесо. Еще в морге Николаю показалось, что он где-то видел что-то похожее. Но где? Когда? Нет, сколько ни старался, но припомнить никак не мог. Потом его отвлекла медэксперт, потом он почти забыл… Но ведь это колесо… Он же его точно где-то видел!
Уже на подходе к руинам Данилов внимательно присмотрелся к грудам битого кирпича, и что-то в его сознании щелкнуло. Словно молния полыхнула, и Николай вдруг увидел картинку из далекой, совсем другой жизни.
Он маленький…
Сяо еще живой…
Дядя Чен, такой спокойный и рассудительный.
И рука Николая привычно потянулась к груди, где во внутреннем кармане лежал его счастливый талисман.
Спираль!
Там, далеко, очень далеко и в пространстве и во времени. На невысокой сопке среди приморской тайги. На камне, под которым он нашел свой заветный медный ножичек…
Точно! На граните, пупырем торчащем из земли, был такой же знак. Двойное колесо со сломанными спицами.
Потом, когда он занялся изучением истории народа Мо Хе, никогда ему не попадался такой символ. Ни на посуде, ни в украшениях. Нигде. Никогда. Николай совсем забыл про него. Ну мало ли что мальчишке привиделось… И вот теперь, на другом конце страны, у немецкого агента на шее и подмышкой… Странно.
— Разберемся, — сказал Данилов и вошел в разрушенную церковь, точнее в то, что от нее осталось.
Здесь было ветрено. Сквозняки гуляли. Николай подышал на ладони, потер их друг о друга, согрел и прикрыл ими уши. Постоял так немного и начал искать вход в подвал, в котором пытали Васю.
«Гады они все-таки. Настоящие гады».
Вход он отыскал достаточно быстро. К нему была протоптана довольно широкая дорожка. Видимо, ее протоптали сыскари, которые вели следственные действия на месте преступления. Дорожка привела его к деревянному щиту, сколоченному из горбыля. Щит прикрывал кирпичную арку — вход в церковное подземелье.
— Почему часового нет? — возмутился Данилов, но потом вспомнил, что сам же велел личный состав харьковского НКВД поднять по тревоге и все силы бросить на поиск немецкого шпиона.