Хорошо попал. С Данилова слетели очки и зарылись неподалеку в снег. Как-то они с Сяо забрались в большой медный котел, в котором дядя Чен варил свои снадобья. Маленькими они были, в прятки играли. А тетушка Лин, мать Сяо, решила над ними подшутить и вдарила по стенке котла деревянной ложкой. У Кольки потом целый день звон в ушах стоял. Вот и теперь у него в голове зазвенело.
Была бы у шпиона здоровой вторая рука, он бы Николаю в челюсть сунул, и поминай как звали капитана госбезопасности Данилова Николая Архиповича. Но рука-то сломана. Агент ею, конечно, ударил, тело на рефлексе сработало, но вместо того, чтобы чекиста в нокаут послать, он только себе больнее сделал. До помрачения глаз и скрежета зубовного.
Николай успел в себя прийти, за рукава драпового пальто агента схватил, назад заваливаться стал, а подошвой сапога противнику в живот уперся. «Томоэ-нагэ» — так этот прием Ощепков называл. У Николая он всегда неплохо получался. А в этот раз прошел безупречно. Наверное, учитель за такую технику похвалил бы. Если бы жив был. Если бы десятого октября тридцать седьмого года его не забили стальными прутьями ежовские палачи в камере Бутырской тюрьмы.
«Томоэ-нагэ». Легче провести прием, чем его название выговорить.
С криком пролетел над капитаном мужчина средних лет в черном драповом пальто, а Николай еще ногой его вверх подкинул. Для скорости. И немецкий агент спиной в ту самую кучу камней врезался, в которую перед этим обломок креста торчком воткнулся. На этот обломок шпион и приземлился. Головой вниз, а ногами кверху.
Железный прут, пропорол драп пальто, полушерсть френча и хлопок исподнего, проколол кожу агента, втиснулся между ребер, проткнул легкое, разодрал какой-то крупный сосуд и вылез снаружи. Данилову показалось, что у шпиона бабья сиська вдруг выросла, вон как вспухло черное пальто на его груди. Только одна почему-то, и очень острая.
— Ах ты, тварь фашистская, — побулькал кровью в горле шпик.
Красная струйка выбежала из уголка его рта, пробежала по щеке и собралась лужицей на надбровной дуге открытого глаза. Это небольшое углубление быстро наполнилось, и кровавый ручеек покатился дальше — по бровям, по лбу — и, наконец, сорвался с темени и упал каплей в снег.
— Что?! — не понял Данилов.
Правое ухо капитана совсем перестало слышать, затылок ломило так, что казалось, он вот-вот взорвется, а в висках стучали молотки. Он пошарил в снегу, отыскал очки, быстро отряхнул и попытался водрузить их на нос. Он тяжело дышал, руки его тряслись, а в голове стоял тяжелый звон от давешнего крепкого удара. Потому это сделать было непросто, но кое как Данилов справился. И только теперь капитан сумел как следует разглядеть агента.
— Не может быть! — Николай Архипович узнал его.
Конечно, сложно опознать человека, когда он с пробитой грудью, мертвый, вверх ногами лежит на куче камня. Особенно, когда лицо его заливает кровью из раскрытого рта. Но здесь была особая примета, которую Данилов спутать не мог. Родинка над верхней губой. Маленькая, аккуратненькая, словно кокетливая дамская мушка. Николай запомнил эту родинку, она была у чекиста, который стоял рядом с генералом Власиком в ту ночь на Тушинском аэродроме. Чекиста из личной охраны Сталина.
«Виноватых бьют», — капитан даже вспомнил слова чекиста, сказанные в столовке аэроклуба накануне того дня, когда он встретил Марию.
— Не может быть! — повторил он растеряно и добавил: — Я не виноват!
Данилов упал на колени перед убитым, пошарил у него по карманам и вытащил оттуда какой-то рецепт, два фантика от карамелек «Ильич» кондитерской фабрики «Большевик», кошелек с деньгами и билет на поезд Москва-Харьков, помеченный тем же числом, что и у Васи Ермишина.
— Одним поездом ехали?
В другом кармане был перочинный ножик, бензиновая зажигалка, синяя пачка папирос «Москва-Волга» с двухпалубным теплоходом «Иосиф Сталин». Данилов сам такие курил, их выдавали в ежемесячном пайке для комсостава. Николай добрался до внутреннего кармана и сразу наткнулся на удостоверение старшего лейтенанта первого отдела (охрана высших должностных лиц) Главного управления НКВД СССР Косовцева Сергея Никаноровича.
— Я же думал… — прошептал Данилов, разглядывая фото и печать на документе. — Я же думал… — повторил он, рассовал все, что нашел по карманам своего плаща и с кучи стащил труп на ровную землю. — Я же думал… — Николай закрыл глаза мертвому. — Я же думал — ты немец. Что же ты натворил, паря?! — глубоко вдохнул и выдохнул: — Хреновенько.
Почти стемнело.
Данилов быстро огляделся, не наблюдает ли кто за ними? Вроде нет. Это место совсем не для прогулок. Да и на что тут любоваться горожанам после трудового дня? На горы мусора?
Данилов поднялся, подскочил к деревянному щиту, рванул его на себя, и тот с треском отлетел в сторону.