Неизвестная. Книга первая

А славная нынче удалась ночка… Словно опять я в тех временах оказалась — голодных, холодных, злых, но таких хороших… Наверное, все потому, что страна была еще очень молода… И мы были молоды…

Вы заметили, что люди — весьма странные существа. Они порой боятся того, чего на самом деле боятся вовсе необязательно. Ведь как оно бывает… Скажем, боится человек темноты, так боится, что без ночника и спать не может, а тут вдруг раз, а у него в пояснице прострел случился. Надевал носок на ногу, его скрючило — и ни сесть, и ни встать, словно лом проглотил… Вот ведь незадача… Получается, что все это время человек совсем не того боялся…

Вы, кстати, спать не хотите? Нет? Вот, признайтесь — вы же тогда совсем не того испугались… Совсем не того…

глава 4

Восемнадцатое августа сорокового года Данилов встретил в столовке Центрального аэроклуба СССР имени товарища Чкалова. В Тушино. Ровно в полночь массивные часы, стоящие рядом со стойкой буфета, заскрежетали и громко пробили двенадцать раз.

— Так вот, товарищи, — продолжил свою речь генерал Власик, как только часы замолчали. Было видно, что он старается сдержать тревогу. — Всех подробностей сообщить не могу, но по оперативной информации сегодня во время воздушного парада весьма вероятно покушение на руководителей нашего государства и лично товарища Сталина…

По столовой прокатился взволнованный ропот.

— Тише-тише, товарищи, — поднял руку Власик. — Мы и собрали здесь всех вас, свободных на сегодня, чтобы этого не произошло.

Власик заметно нервничал, и Данилов понял, что это — не учебная тревога.

Потом целых четыре часа был инструктаж. Каждого сотрудника вводили в сектор ответственности, распределяли по территории и давали указания. Николай Архипович даже вздремнуть успел — так, вполглаза. Его еще не дергали, не отвлекали. Его вообще не замечали. В огромном здании на Лубянской площади его словно не было. Нет, конечно же, на довольствие его поставили и отдельную квартиру выделили, что в переполненной Москве было роскошью, а тут еще и обставленную, с посудой, постельным бельем и с большим американским радиоприемником — Николай даже не знал, что такие бывают. Да еще с патефоном и набором пластинок, и надо сказать, очень приличным набором. Правда, на всем имуществе были проставлены инвентарные номера, но к этому капитан уже давно привык.

— Ничего себе! — воскликнул Вася Ермишин, когда проводил Данилова по адресу. — Кучеряво заживете, Николай Архипыч!

Данилов хотел было даже новоселье устроить, но это почему-то не вызвало большого энтузиазма у сослуживцев. Тогда-то Николай и прочувствовал холодок коллег по отношению к себе. Нет, конечно, с ним здоровались в коридорах, охрана козыряла исправно, но отношение к нему было как к чужаку — здравствуйте, до свидания…

Данилову это не нравилось. Он уже две недели в Москве, а знакомыми и приятелями так и не обзавелся. Даже с помощником Васей сложились исключительно деловые отношения. Да и не пристало как-то капитану НКВД дружить с сержантом. Оттого Данилов чувствовал одиночество.

Для него это чувство было внове. По специфике своей работы он все время был среди людей. Пусть они были врагами, пусть даже полным отребьем (однажды в Харбине ему пришлось две недели шнырять с одним мокрушником, чтобы через него выйти на главаря боевиков «Национальной организации русских фашистов»), но и во Владивостоке, и в Воронеже он чувствовал себя свободно среди своих и был счастлив, когда коллеги встречали его по завершению операции. А тут, в Москве… Было даже немного обидно.

Впрочем, он понимал, что отношение к нему в коридорах Лубянки вполне естественно: появился какой-то выскочка из провинции, чем занимается, совершенно непонятно, подчиняется Самому. Скорей всего, стукач. От такого лучше держаться подальше. Вот и держались.

А Данилову было тоскливо. За эту неделю он дважды звонил ребятам в Воронеж, но у них свои дела, у него — свои…

— О! Данилов? — голос Горыныча был немного растерянным. — Как там жив-здоров, Николай Архипыч?

— Все нормально, а вы там?

— Да тоже ничего. Как Москва?

— Стоит. Как жена? Как дети?

— Спасибо, хорошо. Ты извини, но мне тут…

Вот и поговорили.

Да и с делом все оказалось не так гладко, как хотелось бы. За прошедшую неделю Данилов о Струтинской не узнал ничего. Вообще ничего. Абсолютно!