Неизвестная. Книга первая

Хорошо. Скажем так — когда вы дослушаете эту историю до конца, у вас, надеюсь, никаких вопросов не останется.

Я заметила, что вы вообще человек нетерпеливый… Нет?.. Я ошиблась?

Что ж… всем нам свойственно ошибаться. Вот бы еще научиться эти ошибки признавать… и цены бы нам не было.

А ведь вы же только тогда догадались, что ошиблись, правда? Когда Гай Струтинский рассказал про свою сестру…

глава 10

Сильный удар в челюсть — и искры брызнули из глаз. В прямом смысле. Полумрак подвала на мгновение осветился будто от яркой вспышки. Тусклая лампочка под сводчатым потолком не смогла бы так ярко осветить толстые обшарпанные стены с обвалившейся штукатуркой и проплешинами красного кирпича, остатки разбитой мебели, какой-то то ли церковной, то ли театральной утвари, старый, с выпирающими пружинами диван, ломберный столик и прочий хлам, покрытый паутиной и толстым слоем серой пыли.

Будто что-то взорвалось в мозгу и вспыхнуло. Вспышка была короткой, словно фотограф полыхнул магниевым порошком, а потом все померкло и пришла боль.

Голова от удара откинулась, пот со лба брызнул в стороны. Одна капля оказалась особенно удачливой, долетела до дальнего конца подвала и шмякнулась на искусственную руку — протез, затянутый в черную кожаную перчатку.

Обладателем протеза был наш старый знакомец, Иван Степанович. Он не заметил упавшей капли, потому что был очень увлечен одним важным делом. Он чихал — громко, раскатисто, так что могучее «а-а-ап-чхи!» словно эхо в горном ущелье металось среди массивных штукатуренных стен подвала, пока не затихало в слое белесой пыли.

— Черт бы побрал эту пылищу! — наконец-то выбив нос в платок, простонал Иван Степанович, а потом осмотрелся смущенно и перекрестился: — Прости меня грешного…

В это же самое время в подвале находилось еще два человека. Первый из них бил наотмашь, а второго били.

Первого звали Михаилом. Он был могуч и суров. В девятьсот семнадцатом году ему только исполнилось двенадцать годочков, однако он хорошо помнил, как его батюшку — почтенного городового, главу одной из уважаемых черносотенных ячеек, надежду и опору крепкой и дружной семьи — революционное быдло, возглавляемое каким-то кучерявым еврейчиком, затоптало насмерть, а потом еще долго куражилось над трупом.

Михаил видел все это своими глазами. И запомнил. Навсегда запомнил.

И тогда он, мальчишка, убежал помогать восставшим в Кронштадте. Прибился к обозу генерала Юденича, перебрался к немцам под Нарву, а потом в оккупированную Малороссию. По дороге знакомился с разными людьми — и хорошими, и плохими. Немцы ему премию выписали за ценные сведения про расположение большевистских войск, а немецкий офицер даже усыновить хотел. В Малороссии обобрали как липку, а барон Врангель георгиевский крест прямо на фронте вручил.

Так Миша взрослел.

Потом были отступление и Перекоп и ревущая от ужаса толпа на причалах Севастополя, глядящая вслед последнему уходящему в Турцию пароходу, бегство из Крыма — от кровавой расправы над оставшимися на полуострове белогвардейцами, учиненной Розалией Самуиловной Залкинд, известной среди большевиков под псевдонимом Землячка, и венгром Белой Куном. Несколько лет мытарств, две отсидки по мелкой уголовке. Астраханский бунт, тамбовское восстание, волнения на Дону — он был всегда там, где большевикам становилось жарко. Он был там, где мог отомстить за смерть отца и за свой мальчишеский страх.

Он ненавидел и жил этой ненавистью.

А потом случилась встреча со старыми друзьями. Они нашли его и передали привет от того немецкого офицера, что под Нарвой обещал усыновить Михаила. Он в немецкой разведке не последним человеком оказался, и про Мишу вспомнил. Друзья вывезли его в Германию, в разведшколу определили. А когда он экзамены на отлично сдал, перевели в другое, совершенно закрытое от посторонних глаз учебное заведение.

Там, в горах, на юге Баварии, в красивом замке на берегу альпийского озера, его еще целый год обучали искусству делать человеку больно. Наука оказалась тонкой и довольно сложной, но Миша был очень прилежным учеником. Он уже на новом месте обживаться начал, но у начальства оказались на него совсем другие виды.

Недавно его обратно в Советский союз отправили. А теперь он у Ивана Степановича в подручных. Тот знал, что Михаил был отмечен отдельной папкой личного дела, стоящей на отдельной полке в Берлине. На папке — особая пометка «Der Henker»15 и агентурная кличка «Идиот». А другого однорукому и знать не положено.

Миша в точности соответствовал кличке. Костью в папеньку пошел — большой, сильный и на вид не слишком умный. Настоящий идиот. Так, во всяком случае, думал о нем Иван Степанович. Но не знал опытный резидент, что Миша к нему не просто так приставлен. И помимо разведки еще на одну организацию работает, более сильную, но менее известную, чем всемогущий «Абвер».

Не так глуп был Идиот, как казался. Совсем не глуп.

Второго человека, того, которого бил Михаил, звали Василием. Васей Ермишиным. И был он сержантом государственной безопасности. Дело было вечером. Дело было в Харькове.