Неизвестная. Книга первая

Михаил Распутин был крещенным в православии, и священник Сердитый- отец-Евлампий строго на строго запрещал якшаться с «этой безумной девкой». Однако появлялся божий человек на Ловозерском погосте не чаще одного раза в два-три месяца, и саамы вспоминали о боге тоже нечасто. В остальное время со своими бедами и невзгодами они по прежнему обращались к ней, к нойде.

Рыбу в сети загнать, вывих вправить, пошептать на погоду, это у нее, у Анны Васильевны то есть, хорошо получалось. Молодой она была, но сильной. Вся в бабку.

Та, когда помирала, всю свою силу внучке отдала вместе с бубном и целым сундуком разных «сильных вещей»: связкой черных перьев для разгона облаков, белым песцовым хвостом для помощи роженицам, медным колокольчиком, что приманивал своим звоном духов Ловозерской тундры.

Много в сундуке старой нойды разных вещей хранилось. Про большинство Михаил Распутин даже не знал.

Анна совсем молодая была, а как бабкин сундук приняла да в бубен ударила, так и переменилась. Словно ей не семнадцать лет, а все сто и с хвостиком. С той поры стали саамы новую нойду звать уважительно — Анной Васильевной.

Михаил Распутин уже несколько лет Сердитого-отца-Евлампия не видел. Слышал только, что ушел он с иноземцами, когда царя скинули и в Мурманск новые начальники пришли. Ну да бог с ним, пусть у него все хорошо будет. А Анна Васильевна со своим народом осталась. Куда же ей уходить? Да и зачем? Что царь, что новая власть — духам это не интересно, оленям это не интересно, рыбе это не интересно, так и саамам-то тоже без разницы.

А потом у Михаила Распутина сын заболел, Федор, старший сын. В город рыбу повез. Там как раз иноземцы стояли. Платили за снизку рыбы двадцать патронов. Хорошая цена. При царе пятнадцать давали. Федор и поехал. Там заболел. Сначала просто кашлял, а как иноземцы с Сердитым-отцом-Евлампием сбежали, так совсем плохо Федору стало. Кашлянет — и кровь на снегу.

Повел Михаил Распутин Федора к Анне Васильевне. Та взглянула на него, в бубен ударила, а потом наземь упала и завилась в олений рог, засипела и пену ртом пускать стала. С духами разговор завела. Это у нее с детства случалось. За то ее… ну этот… как его… священник-то… он ее «этой безумной девкой» величал, а старая нойда во внучке дар углядела.

А когда Анна Васильевна успокоилась, то приказала Михаилу Распутину в город идти, там три дня сидеть и трех знаков ждать. Так он и сделал. И вот нынче он понял, зачем он так долго в городе сидел.

Этих новых людей он еще вчера приметил.

Как они на паровозе по железке приехали, злые ветер и снег на город накинулись. Он как раз неподалеку оказался. И понял, что это знак.

Хотел уж мимо пройти, а тут смотрит — девка из барака выпорхнула. Прямо в пургу. И ее ветер, словно пушинку лебяжью, подхватил, закружился, снежком ей волосы припорошил и пошел вокруг кучерявыми завитками.

И она словно учуяла его. И рассмеялась.

Тут из барака человек выскочил, и Михаил Распутин понял, что это начальник, а еще он понял, что это знак. И всю ночь просидел у стены барака.

А нынче эти странные люди суету устроили, пляски какие-то. Михаил знал, что русские так не пляшут. А потом еще пушку вытащили и на солнце ее направили. Вроде и не стреляли, а только прицеливались, а солнце возьми и потухни. Вот и третий знак. Жуткий.

Никогда такого ужаса Михаил Распутин не испытывал. А ведь он многое на своем веку повидал. И тонул, и три дня от медведя прятался, а однажды… Да что уж там. Всяко бывало. Но чтобы вот так, в начале месяца апрелмаанн, солнце потухло и все вокруг накрыла тьма… Да это же… это вправду страшно…

Остальные зеваки — мальчишки с девчонками, бабы и мужички — с криками врассыпную бросились. Всех из Лопарского переулка словно ветром сдуло.

А эти новые люди от радости еще больше плясать стали. Радуются, веселятся, словно их бог умер. А вместе с ним и Михаил Распутин. Но не умер он, так стоять и остался. Стоял и на померкший мир смотрел. А потом решил убить этих могучих колдунов, что погасили в мире солнце. Убивать человека нельзя. Это и Сердитый-отец-Евлампий говорил и Анна Васильевна. Да и как можно человека убить? Но тут другое дело. Не люди это. Колдуны это. Солнце погасили и радуются… И уже карабин с плеча сорвал и затвор дернул, но тут встретился глазами Михаил Распутин с той девкой, с той самой девкой, что вчера игралась с ветром, словно с большим лохматым псом.

— Погоди… — услышал он.

Чудно как-то услышал. Девка вроде молчала, а вроде как и говорила сразу.

— Ты погоди. Это четвертый знак, самый главный…

И тут солнце снова засветило. Сперва не сильно, а потом во всю прыть. У Михаила Распутина даже глаза заслезились.

*****

Полное солнечное затмение за полярным кругом случилось восьмого апреля тысяча девятьсот двадцать первого года. Именно к нему так спешили Кондиайн и Варченко. И ведь успели. Успели же!

Вот и радовались как дети.

— Это будут потрясающие снимки, — улыбался Тамиил.

Он упаковывал фотопластинки в черную бумагу и передавал их Александру Васильевичу, который бережно укладывал свертки в ящик под номером пять.