Неизвестная. Книга первая

К концу мая Тамиил свой доклад «Об особенностях наблюдения солнечного затмения за полярным кругом» закончил, и вместе с Эль они в Питер собрались, отчет для Главнауки сдавать. Тогда вся команда деньгами скинулась — а где их здесь, в Заполярье, тратить? — для Федора на дальнейшее лечение.

— Это невозможно! — изумился приглашенный для контрольного осмотра портовый доктор.

Но Маркова только руками развела. А Варченко сказал:

— Это меня один финский колдун научил.

— Колдовство — вздор и мракобесие, — сказал доктор.

— Вот и я говорю, — согласился с ним Варченко и со Струтинской переглянулся.

— Ему бы, конечно, сейчас на юг куда-нибудь, в Крым, — вздохнул доктор и на Маркову посмотрел с тоской. — Вы согласны, коллега?

— Безусловно согласна, — сказала Лидочка. — Йодистый воздух и тепло. Опять же солнца много. И овощей с фруктами.

— Так мы уже решили, — сказала тогда Наташа.

Она все последние дни тихая была. И Кузминкин тоже.

— У Тамиила в Ялте близкий друг живет, однокашник. Он согласился Федора у себя на лето поселить.

— Повезло тебе, парень, — похлопал доктор больного по плечу.

А Федор только улыбнулся в ответ.

Провожали Кондиайнов, а с ними и лопаря, шумно. И Мошонкин на проводы пришел, и аспирантка Ольга с ним, и еще несколько человек из «заполярной интеллигенции», с которыми успели познакомиться и подружиться Тамиил и Эль.

Федора пришел проводить отец. Они постояли в сторонке молча. Потом Михаил Распутин снял с пояса кошель с оберегами, отдал сыну, вздохнул и поклонился ему в пояс. А сын поклонился в ответ. Вот и попрощались.

А после того, как поезд тронулся, он помахал ему вслед рукой. И по дороге со станции пристал к Александру Борисовичу:

— Куда тебе оленей перегнать?

Тот посмотрел на старого саама и сказал:

— Оленей ты себе оставь.

— Как оставь! — взмолился саам. — Нельзя оставь! Я духам слово дал, отплатить должен. От чистого сердца.

— Хорошо, — сказал Варченко. — Ты отплатишь.

Я не знаю всех подробностей договора, который заключили Александр Васильевич и Михаил Распутин, только с этого момента перед экспедицией открылась вся Ловозерская тундра.

Вы даже представить себе не можете, как она красива летом. Неброские цветы, зеленые лишайники и огромный мир, населенный духами, карликами, древними верованиями и суевериями.

*****

Михаил Распутин оказался на Ловозерском погосте человеком уважаемым — председатель туземного совета, что-то вроде вождя или старейшины. И потому экспедицию Варченко пускали туда, куда чужакам вход был запрещен.

Их принимали радушно и открыто. Только нойда Анна Васильевна почему- то уехала из селения, едва Распутин сказал ей, что Варченко хочет на лето перебраться на погост. Молча собралась, погрузила пожитки в лодку и поплыла по Ловозеру, даже не оглянувшись на родное селение.

— Пути нойды не знает и сама нойда, — вспомнил Михаил Распутин старую поговорку и пошел встречать гостей.

Встреча оказалась радостной, только молодежь немного стеснялась и с опаской поглядывала на пришлых. Но Наталья быстро нашла общий язык с матерями и бабушками саамских мальчишек и девчонок, а потом и с самими ребятами. Она записывала сказанья и поверья, перенимала приемы пеленания детей и приготовления еды. Наблюдала за бытом саамских хозяйств и заносила заметки в толстую черную клеенчатую тетрадь, которую повсюду носила с собой.

Лидочка Маркова провела осмотр практически всего населения погоста. Отметив в своих записях опрятность, чистоплотность и отменное здоровье жителей.

— Вот это да! — говорила она Кузминкину. — У них все зубы целы!

— Да и сами ребята крепкие, — согласился Степан.

— Вот он, — подытожила Маркова, — настоящий естественный отбор.

Юлю встретили с великим почтением. Даже чересчур великим. Детишки, которые гроздьями висли на Наташе и Кузминкине, бросались врассыпную, стоило только ей появиться на погосте. Мужчины замолкали и кланялись, а женщины почтенно прерывали работу и замирали в благоговении. Одним словом — настораживались, точно она могла наказать их за какое-то непослушание.

— Почему? Я ведь не читаю их, — сказала она Александру Васильевичу в первую поездку на Ловозерский погост. — Или они закрыты, или у них и впрямь нет никаких мыслей. Даже Распутин, и тот мутный какой-то.

— Так же, как я? — спросил Варченко.

— Нет. По-другому. Вы для меня совсем как провал, черное пятно. А вот они… словно в дымке все, словно в тумане.

Потому Юля редко приезжала на погост, только по чрезвычайной необходимости. Все остальное время она оставалась в Мурманске, на базе экспедиции. На нее легла ответственность за систематизацию всей полученной информации. Струтинская сводила все заметки в одну стройную систему. Большой черновик.

Раз в неделю Кузминкин приезжал в город, привозил ей листы, исписанные быстрым почерком Александра Васильевича, или округлым почерком Наташи. А иногда чекист передавал ей заметки Марковой. Та занялась сбором материала к статье по евгенике, и от Лидочкиных закорючек у Юли болела голова.