Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

Оказывается, выдающийся русский живописец Исаак Ильич Левитан (1860–1900) страдал маниакально-депрессивным психозом. Об этом говорят и его картины. Действительно, почти на всех его полотнах отсутствуют люди. Более того, нет даже легкого намека на человеческую фигуру. И только на некоторых картинах присутствуют люди. Но их «подрисовали» уже его друзья. И всюду – только природа, природа… А причина этого проста – художник боялся и ненавидел людей. И любой контакт с ними был для него настоящей проблемой.

Довольно часто его мучили приступы тоски и отчаяния, из-за которых художник несколько раз пытался свести счеты с жизнью. Когда же депрессия проходила, Левитан превращался в весельчака и вел себя, словно ребенок.

Но эти просветы радости и веселья с каждым годом становились все короче. Однако, как это ни странно, свои самые лучшие, полные солнца и тепла пейзажи, он создал в моменты глубокой депрессии.

Затухание таланта

Тяжело завершал свой жизненный путь известный французский композитор Морис Равель. Мучившие его в течение многих лет усталость и хроническая бессонница в конце жизни перешли в тяжелое мозговое заболевание. В начале 1934 года появились угрожающие симптомы расстройства памяти и способности писать. Чтобы составить небольшое письмецо, ему требовалась целая неделя напряженного труда: он забывал начертания букв, каждое слово приходилось отыскивать в словаре, почерк стал совершенно неузнаваем. Но любимые мелодии тем не менее продолжали оставаться в памяти.

А болезнь между тем продолжала прогрессировать. На одном из банкетов в 1935 году Равель не смог дать автографы своим поклонникам, так как не в состоянии был воспроизвести свою подпись. А однажды в Париже, когда он находился в ложе, весь зал встал и устроил ему овацию. Но Равель сидел не двигаясь. И лишь когда друзья шепнули ему, он поднялся, поклонился публике и снова погрузился в неподвижность.

Постепенно он утрачивал дар речи и чувство осязания. Это было особенно мучительно, потому что сознание покидало его. Но, несмотря на обрушившееся несчастье, композитор не терял связь с миром. В эти годы он посетил Испанию и Марокко, где был встречен с подобающим его таланту торжеством.

В течение 1937 года положение Равеля настолько ухудшилось, что возникла необходимость в хирургическом вмешательстве. И 19 декабря была произведена операция. Однако она улучшения не принесла. После нее наступило летаргическое состояние, и 28 декабря 1937 года Морис Равель скончался…

Страдания чешского композитора

Почти в аналогичной ситуации, что и Равель, в конце жизни оказался и чешский композитор Бедридж Сметана. Летом 1874 года, в возрасте пятидесяти лет, он стал испытывать постоянный шум в голове и назойливое звучание расстроенных октав. Назначенное лечение не помогало, болезнь продолжала прогрессировать. «У меня закладывает уши и временами кружится голова», – записал Сметана в дневнике 28 июля 1874 года.

В ночь с 19 на 20 октября 1874 года произошла катастрофа: композитор окончательно потерял слух. Ни один, даже самый сильный, звук из окружающего мира не проникал в его сознание. Только пронзительный аккорд в очень высоком регистре продолжал звучать в ушах.

По поводу страшной болезни композитор решил проконсультироваться у светил европейской медицины. И 18 апреля 1875 года он и молодой композитор Вацлав Новотный отправились сначала в Вюрцбург, к знаменитому специалисту по ушным болезням – доктору Трэльшу. Оттуда они перебрались в Мюнхен, а затем в Вену к профессору Политцрему.

Заключение прославленных врачей было единодушным: слуховой аппарат в полном порядке, болезнь нервного происхождения. И вопреки обрушившейся на него абсолютной глухоте, в которой он пребывал последние десять лет жизни, Сметана создавал лучшие свои произведения: оперы, симфонические циклы, струнные квартеты…

Но злой рок не ограничил страдания Сметаны глухотой. В 1879 году, сочиняя симфонический цикл «Моя родина», композитор записал в дневнике: «Я испытываю страх перед безумием. У меня так тяжело на душе, что я сижу часами и не могу ни о чем думать, кроме своей беды».

А на исходе жизни Сметану все чаще беспокоят зрительные галлюцинации. «Никто не может представить себе, как мучителен этот вечный шум в моей голове, – писал он. – Когда я сочиняю, он превращается в адский грохот, в воющий рев, и при этом появляется множество этих ревущих чудовищ с разинутыми пастями. Они приближаются ко мне, грозят мне, я не могу отогнать их и должен бросать работу».

Чтобы избавиться от видений, композитор зарывался в подушки и так лежал по нескольку часов в день. Иногда он уходил из дому, надеясь, что на свежем воздухе кошмары оставят его. Когда же возвращался к письменному столу, то с ужасом обнаруживал, что ничего не помнит. На свои нотные строки он смотрел как на что-то абсолютно ему незнакомое. Порой Сметане приходилось тратить много усилий, чтобы вспомнить, над чем он трудился всего какой-то час тому назад.