Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

Мотив кольца и поцелуя кольца звучит в ряде стихотворений 1916 года: «Отмыкала ларец железный…», «К озеру вышла…» и др. Поцелуй не только символ любви, но и символ лирики: «только и памятлив, что на песни / Рот мой улыбчивый» (1, 277), «превеликою слыву — поцелуйщицей». Кольцо, перстень в ее стихах — «подарок слезный» (1, 250), символ лирическогодара. Отсюда частое упоминание жемчуга — слезного камня: «…Ох, речи мои морочные, / Обронные жемчуга!» Видимо, это было отчасти откликом на литературную традицию: «Жемчуга» — название сборника Н. С. Гумилева (Скорпион, 1910). Призыв целовать перстни на руке («Еще и еще — песни…») — потребность в хвале поэтической силе, отголосок стихотворения Блока «Седое утро», о котором Марина Ивановна напишет в 1920 году: «Мои до безумия любимые — любимейшие его стихи!) — Точно мне написаны, так и слушаю их — себе!»[498].

В нескольких стихотворениях Цветаева воспела свои кольца: «Писала я на аспидной доске…», «Дарю тебе железное кольцо» (П. АНТОКОЛЬСКОМУ)[499], «Тебе — через сто лет». Дарила кольца Ю. Завадскому (серебряный, китайский перстень), П. Антокольскому (немецкий, чугунный с золотом, из которого Антокольский сделал потом два обручальных), В. Сосинскому — серебряный перстень с гербом Вандеи[500], подаренный вместе с рукописью поэмы «С моря» «за действенность и неутомимость в дружбе», с надписью: «На скольких руках — мои кольца,/ На скольких устах — мои песни/ На скольких очах — мои слезы…/ По всем площадям — моя юность»[501]. По просьбе бывшего секретаря Л. Н. Толстого В. Ф. Булгакова, подарила свое кольцо с корабликом и бамбуковую ручку, которой писала около десяти лет, Русскому культурно-историческому музею в Чехии[502], серебряный перстень с кораллом был подарен Зинаиде Шаховской[503], и уже в СССР — кольцо — Ольге Мочаловой. Возможно, речь идет о нефритовом[504] кольце, которое Цветаева мечтала обменять на полное собрание сочинений Державина[505]! В «Поэме Конца» кольцо — символ памяти о любви: «Колечко на память дать?» Любовь к украшениям иллюстрируют письма Ариадне Берг парижского периода, в которых Цветаева выменивала китайское кольцо с лягушкой на ожерелье из лазурита, «из темно-голубого, даже синего лаписа, состоящее из ряда овальных медальонов, соединенных лаписовыми бусами. Сейчас посчитала: медальонов — семь, в середине — самый большой (ложащийся под шейную ямку), потом — параллельно — и постепенно меньшие <…>) Вещь массивная, прохладная, старинная и — редкостной красоты: настолько редкостной, что я ее за десять лет Парижа надела (на один из своих вечеров) — один раз <…>. И старый князь Волконский виды видывавший! все виды красоты:

— Это одна из самых прекрасных вещей, которые я видел за жизнь». (VII, 500–501).

«А ваш лапис буду носить по ночам, из-за его красоты, и вообще приятно — чтобы никто не видел! Угревать его своими снами — и сном — так он будет совсем мой, ибо во сне я — на полной свободе: je moi du moi[506]» (VII, 504), — обещала Цветаева хозяйке лягушечного кольца. По библейской легенде «законы Моисея» были вырезаны на досках из лазурита. В древности лазурит считался камнем искренности и дружелюбия. Назван, по-видимому, от арабского «азул» — небо, синева[507]. Особенно ценятся образцы ярко-синего и фиолетово-синего цвета, например, афганский лазурит. Дочь Ариадны Берг помнила, как мать носила это цветаевское ожерелье, оно пропало во время войны (VII, 544). И уже получив обещанное кольцо, Цветаева писала своей корреспондентке: «Эта Ваша лягушка охраняла меня целое лето, со мной шла в море, со мной писала повесть о Сонечке, со мной горела (горели ланды, мы были в кольце огня), и все это были — Вы» (VII, 509). И позже, радуясь, сообщению Ариадны Берг о том, что та ждет рождения сына: «Ваша синяя лягушка на моей руке пляшет и рукоплещет руками и ногами» (VII, 518).

На кораллы, янтарь Цветаева смотрела, как на живые. Коралловые бусы, подаренные ей братом Андреем, в 1919 году передарила Сонечке Голлидэй. В древности считали, что кораллы (наружный скелет современных морских беспозвоночных) предотвращают беды, болезни, останавливают кровь[508]. А. С. Эфрон вспоминала янтарное ожерелье матери, которое Цветаева в числе немногих самых ценных вещей везла за границу:

…янтарное ожерелье: грубо граненые, архаичные «колеса» цвета темного красного пива, нанизанные на вощеную суровую нитку, — в голодный год выменянное Мариной, вместо хлеба, где-то под Рязанью, — были с Мариной неразлучны, странствовали вместе с ней по Германии, Чехии, Франции, а в 1939 году были вновь привезены ею в Россию, где и пропали в войну[509].