Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

– И человек этот даже не француз, – сказал Тургенев. – Он корсиканец. Род Бонапарте генуэзского происхождения; сам Наполеон довольно долго подписывался: Буонапарте. Надо слышать, как говорят о нем его почитатели. У него был дар очаровывать людей. Он умел действовать на человеческое воображение; в этом тайна его обаяния. Ему поклонялись до фанатизма или его ненавидели. Середины не было. Генрих Бэйль, например, говоря о нем, становился лириком и эпиком в одно и то же время. Наполеон – его бог, единственный бог, в которого Бэйль удостоивает верить. О другом Боге с ним нечего и говорить: это фанатик атеизма.

– Между атеистами есть много фанатиков, – сказал Жуковский. – Это известная вещь.

А Пушкин прибавил очень насмешливым тоном:

– Я часто задаюсь вопросом, чего они кипятятся, говоря о Боге. Они яростно воюют против Него и в то же время не верят в Него. Мне кажется, что они теряют даром силы, направляя свои удары против того, что, по их же мнению, вовсе не существует.

Жуковский засмеялся:

– В сущности, ты прав: их злоба против Бога смешна; глупо уже то, что они так много говорят о предмете, существование которого они отрицают. Но ты не кончил того, что хотел сказать о французах.

– Я хотел сказать, что этот народ замечателен своей способностью пережить, забыть, начать новую жизнь. Так, французы предпринимают литературный переворот почти на другой день после Ватерлоо, с 1820 до 1830 года они делают новый политический переворот, вводят более совершенную форму парламентского режима, с королем-буржуа, не говоря уже о министрах-буржуа, ведь это само третье сословие на троне! У них является множество писателей и поэтов, они переворачивают вверх дном все правила своего драматического искусства и встречают новую литературу с тем же странным увлечением, с каким они относились к «Правам человека» и к победам Бонапарта. Вся эта молодая литература только и думает теперь о перевороте, произведенном ею на сцене, перед суфлерской будкой. Любимые сюжеты их испанские и английские, так как к ним можно примешивать политические намеки, не имеющие значения для современной Франции с ее вознесенным на высоту правления третьим сословием. Из истории Франции они вдохновляются XVI веком, который привлекает их более, нежели короли Бурбоны. А между тем можно бы написать интересную серию драм из французской истории, начиная с Генриха IV и до Людовика XVI.

– Время Людовика XVI слишком близко к нам, – заметил Мещерский.

Пушкин продолжал:

– Шекспир, однако, при Елизавете написал «Генриха VIII» и даже имел смелость выгодно осветить характер Екатерины Арагонской, жертвы отца и матери правящей королевы. Это был очень независимый человек. При этом надо вспомнить, что знаменитая королева-девственница была очень деспотична, не менее, чем ее знаменитый отец. Даже Мария Тюдор была менее деспотична при всем ее ханжестве и узкости, хотя ее благородный супруг часто давал ей советы.

Тургенев дал нам прочесть драму де Виньи «La Maréchale d’Ancre»[268]. Он говорит, что она очень эффектна на сцене и имела огромный успех. Я спросила его, действительно ли драма эта верна исторически, и Тургенев отвечал на это, что в ней есть подробности исторически верные, но что трудно доказать, что Кончини действительно подкупил Равальяка, так как документы процесса Равальяка исчезли из архивов. Марию Медичи обвиняют в том, что и она принимала участие в убийстве Генриха IV; говорили, что великая тайна недоверия Людовика XIII к матери объясняется именно этим обстоятельством. Самый факт, что документы этого дела исчезли, дает повод думать, что Кончини действительно был руководителем убийства и что сама королева тут не без греха. Анна Австрийская тоже интриговала против своего мужа заодно с Гастоном Орлеанским. Кончини внушал ненависть и страх. Это был человек хитрый, жадный, наглый, которому убийство было нипочем, тип итальянского авантюриста XV или XVI столетия – с его двуличностью, животной грубостью и ловкостью. Происхождения он темного… Элеонора Галигай была обвинена в колдовстве за употребление чар. В то время существовал знаменитый суд, называвшийся Chambre ardente (Пылающая комната [фр.]), который судил колдунов. Такие судилища существовали повсюду. Еще при Людовике XIV в провинции колдуны сжигались; Бренвилье, Ла-Вуазен, Chevalier de la Croix обвинялись кроме отравлений и в волшебстве. В Шотландии довольно долго сжигали колдунов еще в прошлом столетии, в Германии точно так же. В Англии был суд, называвшийся Star-chamber, для разбирательства преступлений политических, религиозных и преступлений по обвинению в чародействе, колдовстве, ереси, что часто смешивалось и считалось за одно и то же. У нас тоже были подобные процессы, и если бы везде их опубликовали, они дали бы материал для таких ужасных трагедий, от которых у зрителей волоса становились бы от ужаса дыбом.