Некоронованный

– Запомните: если вы ничего, совершенно ничего о нас не слышите, значит, у нас всё в порядке. Любая весть о нас – дурная весть.

– Особенно те, что распустим мы, – хмыкнул Суретир. – Тебя они порадуют.

– Нет. Я их не услышу.

– Неблагодарный мальчишка. Мы будем стараться, а ты не оценишь! – изрек Талион, скрывая за шуткой горечь.

Аранарт виновато наклонил голову.

– Гм. Спрятаться так, что пропустить известие о собственной гибели, – Рилтин вслушался в свои слова, будто дорогое вино пробуя. – Это красиво.

Волнами Мифлонда

День отплытия был назначен и близок, оставалось самое-самое последнее.

Аранарт сказал Суретиру:

– Собери всех.

И не понадобилось объяснять, кого он имеет ввиду.

Их было несколько десятков.

Немного?

Если считать от многотысячного войска – конечно.

Всего несколько десятков тех, чья честь расколота двойной клятвой верности.

Всего несколько десятков спасенных жизней, но перечеркнутых судеб.

Всего несколько десятков тех, кого он повел за собой, а теперь бросает.

Ты не хотел называть себя их государем. Только поздно говорить: хотел, не хотел. Ты это сделал.

Они смотрят на него. Молча смотрят. Воля Короля закон, даже если он выбрасывает тебя как вещь, которая больше не нужна ему.

Он не говорит ни слова о прошлом. Что сделано – то сделано, и этого не изменить.

Короли не просят прощения. Короли повелевают.

И он говорит:

– Все, кого в Гондоре ждет семья, я освобождаю вас от слова, данного мне. Вы уплывете к своим родным.

Его приказ прост и понятен.

– Все, кто связан узами долга с землей, вы свободны от верности мне. Вы возвращаетесь к своей земле.

А остальные? Их верность он примет?

– Что до остальных… Хотите уплыть – я освобожу вас от слова. Хотите остаться – у меня нет причин возразить.

– А что ты велишь делать мне? – пристально взглянул на него Суретир. – Мои отец и мать давно мертвы, женой я пока не обзавелся, а что до того клочка земли в Лебеннине, то на него, я думаю, наследники легко найдутся. Так я могу остаться?

– Ты сам знаешь, что нет, – спокойно ответил Король. – Пусть ты не женат, но детей у тебя слишком много. И братьев. Ты не оставишь своих воинов.

– Да, государь, – отвечал тысячник.

Аранарт обвел глазами гондорцев. Пока не ушел ни один, хотя тех, кто пока еще может не уплывать… дюжина? больше?

– Я не стану решать за вас, но я дам вам совет. Возвращайтесь. Я не знаю, как выбирать между верностью и верностью, но, выбирая между чужбиной и родиной, выбирайте родину. Я готов принять вашу службу и воздать за нее так же, как и любому из арнорцев, кто сражается бок о бок со мною двадцать лет, но я никогда не дам вам ваших коротких южных ночей, зим, похожих на наши вёсны, и щедрого солнца. У меня нет ничего, кроме родины. Позвольте мне не отнимать у вас вашу.

Тишина.

– Это не приказ. Это просьба, – договорил северянин.

Торжественное прощание удалось лучше встречи: теперь в эту взрослую игру играли все. Со всем возможным старанием.

Гондорцы в ослепительно начищенных доспехах. Арнорцы в эльфийских кольчугах, надетых в последний раз; эскорт Аранарта в тех самых туниках. Эльфы – кто еще в доспехе, кто уже в шелке. Рев труб и плеск знамен. Флагманский корабль, величественно двинувшийся на запад.

Красота.

Блистающая пыль, который присыпана горечь расставания.

Для всех больших кораблей не хватает причалов, они швартуются по очереди и выходят в море не за один прилив. Чей корабль уйдет последним – и так ясно. У него там какие-то неурядицы с погрузкой… детские хитрости, прямо не глава заговора.

Большинство грузовых судов уже ушло. Второй прилив пропущен, третий… третий пропускать нельзя. Всё равно придется уплывать. Хватит тянуть.

Надо принять неизбежное.

Умеешь терять павшими.

Умеешь терять умершими.

Терять расставанием… что ж, никогда не поздно учиться.

Они шли к его сходням. Просто вдвоем, ни тебе эскорта, ни прочей ерунды. Прилив был вечерним, солнце почти зашло, не видное за скалами бухты. Жемчужные сумерки и светло-розовые облака.

Говорить не о чем. Вестей он слать не будет, он сказал это ясно и незачем повторять.

– Удачи с Эарнилом.

Старый полководец тяжело вздыхает, и это не вяжется с его словами:

– Рилтин пойдет с нами. Сразу, с письмом. Он настоял. А за ним мы как за каменной стеной.

– Это хорошо.

Сколько у них времени на последние слова?

Остались ли они – те слова, которые не были произнесены за прошедшие месяцы и которые надо решиться сказать сейчас?

– Подумай вот над чем, мой Король…

Талион произносит это буднично, тем же тоном, каким говорил «мой мальчик», и ты не возражаешь: сейчас можно.

– … вот над чем: тебе нравится быть жестоким. Не замечал?

– Замечал.

– Да, после всего, что тебе пришлось пережить…

– Это не оправдание, – спокойно и твердо говорит Аранарт.

– Будь осторожнее… с собой, – вздыхает Талион.

– Буду.

Его жестокости хватит, чтобы сказать ему «прощай» и развернуться?

– Тебе уже пора идти. Но сначала я хочу сказать вот что. Когда придет черный день… а он придет к нам обоим, мы своего не упустим – тогда думай о том же, о чем в мой тяжелый час буду думать и я.