Некоронованный

Весь Арнор до слез смеялся над одним таким случаем. У одной из хозяек не оказалось лишнего торфа, чтобы пересыпать им яблоки до весны, и Хэлгон предложил натереть их луком. Она возмутилась: как же их можно будет потом есть? Эльф стал уверять ее, что луковый дух выветрится за пару месяцев, так что к весне не будет и следа. Но хозяйка попалась недоверчивая, так что слова эльфа не убедили ее.

– А что ты скажешь мне, если я позову твоего мужа в разведку в орочьи земли? – спросил нолдор.

– Идите, – пожала плечами она. – Если он с тобой, я спокойна.

– Значит, жизнь мужа ты мне доверишь? А мешок яблок – нет?

…предание не сохранило конец этой истории: сколько ее ни рассказывали, слушатели начинали хохотать, так что мраком безвестности покрыто, натерты были луком те яблоки или нет.

Жизнь была мирной и радостной, но, как повторял Арамунд, сейчас мирной.

Он ждал возвращения Моргула и орков в любой день, повторяя арнорцам, что враг не уничтожен. Тройное кольцо дозоров окружало поселки. Дети были безумно горды, что ближайший к жилищу пост отдан им. Средний и дальние дозоры принадлежали взрослым, они уходили из дому когда на месяц, когда и больше. Тень грядущей войны всегда была простерта над ними; в том, что час беды придет, Аранарт был уверен, несмотря на годы и годы мирной жизни. Даже если ничего не случится, когда-нибудь число орков возрастет… и неизбежны новые схватки.

К которым надо быть готовыми.

Заранее.

Всегда.

С годами стало ясно, что Моргул ничего не знает о них. Спасибо гондорцам, сдержали слово. И всё же когда-нибудь, повторял Арамунд, дунаданов станет столько, что их не скроют никакие леса. И тогда Ангмарец отомстит. Когда с вождем пытались спорить, он напоминал слова Кирдана: «У назгула много времени».

Так они и жили – дома и без домов, на войне и без войны.

Дар Ветра

Лет двадцать у Аранарта не было собственных вещей, кроме оружия.

Заметно это стало не сразу. Когда перебрались в пещеры, у каждого было с собой только то, что унес из Мифлонда. Жив, сыт, одет – вот и счастье. О вещах не думали.

Но повседневная одежда изнашивалась, а праздничной не было вовсе. И когда дунаданов стало это тревожить, они, приходя в Брыль, завели привычку менять беличий, куний, а то и медвежий мех не только на зерно и инструменты, но и на полотно, хорошей выделки кожу, иногда и на цацку гномьей работы. Баловство, а приятно.

Мужчины становились опрятными, женщины – нарядными. Было во что переодеться на праздник. Пещера – пещерой, а сундук – сундуком. Он был уже в каждой семье и открывался всё чаще.

Арамунд был единственным в этих лесах, у кого не было не только сундука, но и пещеры, куда его поставить.

А зачем?

Лук и стрелы, топор из гномьей стали, кинжал Алдамира и нож. Меч жил в пещере у Голвега, и Аранарт заходил проведать его. Кого – «его»? да, в общем, обоих. Брал только если собирался в орочьи земли, что случалось редко. Топор за эти годы стал привычнее. Да и удобнее он, если без гордости дружинника.

С одеждой всё постепенно образовалось само собой. Он не помнил, кто была хозяйка, сказавшая первой, что его рубаху чинить уже поздно, так что пусть надевает новую и не спорит.

Не спорил он потом еще не раз. Бывало, не спорил, хотя его рубаха была пока вполне… но то ли хозяйка очень хочет сделать ему подарок – а больше одной рубахи вождь не наденет, то ли кто-то нацелился подарить сыну одежду с его плеча. Да какая разница, в чем именно дело? Им нужно, с него не убудет переодеться.

На свадьбы ли, на праздники ли – ему давали что-то из парадного. Аранарта волновало лишь одно: чтобы не поссорились, чье ему надевать. А вообще это было прекрасно – что у дунаданов теперь не просто есть праздничный наряд, а еще и на выбор. Это была настоящая, глубокая, горячая радость.

Носить с собой одежду на зимние дожди он давно перестал. Зачем? Похолодает – ему дадут. А весной он просто оставит теплые вещи в том поселке, где они перестанут быть ему нужны. Они достанутся другому. Так же, как и осенью он просто возьмет у тех, у кого запасено для любого следопыта, кто попросит. И даже для того глупого гордеца, кто и слова не скажет.

А ему нужно совсем немного. И это «немного» он возьмет в любой семье, куда придет.

Ему было легко. Так легко, как никогда в жизни. Жить без вещей – это просто и правильно. По крайней мере, для него.

Ни семьи, ни дома. Но при том никто не назвал бы Аранарта бездомным и одиноким. Он не назвал бы себя сам.

В каждом поселке, куда он приходил, он был свой – не правитель, не вождь, а словно родич. Тепло родного очага ждало его в любой пещере. Каждая хозяйка смотрела на него так, как может смотреть тетка на прославленного племянника. Прозвище «Арамунд» было чуть шутливым и домашним, и его звал весь Арнор – по-родственному. Ему даже не очень приходилось настаивать, чтобы из-за него не пекли настоящий хлеб: его приход – дело будничное, а хлеб – на праздники и для особых случаев. Тем более, что желудевые лепешки привычны и уже вкусны.