Некоронованный

Потом появился Раэдол, потом Аэглен, а сейчас Нефвалан был в том умилительном возрасте между годом и тремя, когда дитё достаточно взрослое, чтобы залезть куда угодно (и куда неугодно), но слишком мало, чтобы понять слова запрета. А Арахаэль уже который год ходил в дозоры.

За эти десять лет Риан привыкла к эльфу настолько, насколько Аранарт привык к нему за предыдущие сорок. Возвращение мужа означало и возвращение Хэлгона, а это значит, что по утрам можно спать, маленьким – кто бы в разные годы ни был этим маленьким – займется эльф, а старшие, если они не в дозоре (даже Аэглен уже бывал в ближнем), отправятся стрелять из лука, или какие у них там занятия.

…и если муж никуда не спешит, то она будет долго-долго разминать ему спину, ощущая больше, чем в ночи любви, что они вместе.

Тень упала у входа – вошел Хэлгон.

Риан обернулась к нему, не смущаясь, что она в одной рубашке, и не прекращая своего занятия, Аранарт лениво двинул бровью и изволил вопросить:

– М?

– К тебе гость.

Вождь поднял голову и повторил тот же вопрос: безмолвно, но уже с совершенно ясным взглядом.

– Здесь Гэндальф.

Рука Риан застыла.

– Как он нас нашел? – ни следа прежней истомы.

– Вышел на дозор Рибиэля. Дальше провели.

– Ясно.

Он чуть помедлил, резко выдохнул, возвращая себя в реальность, сказал обычным холодным тоном, смягчая приказ вопросом:

– Принесешь умыться? Он не должен меня видеть, пока я не буду готов.

Хэлгон молча кивнул и вышел.

Тем же тоном жене:

– Одеваемся.

Она поняла его и открыла сундук, где лежали их парадные вещи.

– Синюю? – она взялась за рубаху, которую он обычно надевал на праздники.

– Ни в коем случае. Белую.

Хэлгон принес ему умыться. Когда вождь отплескался, он увидел, что Риан надела светло-голубое платье плотного харадского шелка, и посмотрел на нее так разочарованно, что она тихо спросила:

– Что?

– Рыжее, – коротко приказал он.

– Но я думала – с ожерельем Кирдана…

– Когда я захочу узнать, что ты думаешь, я задам тебе вопрос.

– Оно же шерсть…

– Я знаю, что оно шерсть.

Он принялся расчесывать свою гриву – поседевшую, но не поредевшую за эти годы. Хэлгон порадовался, что его самого Гэндальф уже видел и необходимость одеваться к официальному приему ему не грозит.

Риан сменила платье.

– Звезду, – велел Аранарт. – И подай мне гномий набор.

– С камнями?

– Нет, другой.

Она выложила на постель массивные украшения.

– Покажись. Так. Серебряную сетку на волосы и всё.

– А браслеты? – удивилась она.

– Какое из моих слов неясно?

В его голосе было не раздражение, а досада, и это немного смягчало. Или, вернее, смягчало немного.

Он оделся, ловким движением застегнул узорные гномьи браслеты.

– Повернись, я помогу тебе.

Уложил ей прическу, еще раз оглядел ее, словно мастер произведение, расправил свои волосы, вопросительно взглянул на Хэлгона: как? Тот качнул головой: дескать, по-моему, прекрасно, а чего ты хотел – я не знаю.

…всё, что Гэндальф знал о нем за эти сорок лет, – это прозвище Арамунд. Бык, значит, Арнорский. Эльфы, переходившие на тот берег Седой, иногда встречали его дозорных, и те были учтивы, но не слишком словоохотливы. Да, живы. Вполне благополучны. Нет, благодарим, помощь не нужна. Поклон Владыке Элронду от нашего вождя. Да, передадим.

И всё!

Так что маг не вытерпел и отправился сам. Эльфы Ривенделла провели его до тех мест, где «водился диковинный зверь – адан лесной», как бурчал себе под нос Гэндальф.

И лесные эдайн вышли к ним: двое мужчин, а один почти мальчик, лет пятнадцати. Они выглядели примерно так, как волшебник и ожидал, но его поразила их речь: они говорили на синдарине, и говорили не просто чисто – чувствовалось, что они не ради эльфов перешли на их язык, не пытаются блеснуть перед магом (знают ли, кто он?), нет – так звучит речь, на которой ты говоришь каждый день. А для мальчишки синдарин, стало быть, родной…

К просьбе провести его к Аранарту они отнеслись спокойно, без излишней бдительности.

Его вели три с лишним дня, и Гэндальф понимал, что без них он блуждал бы тут месяцами. В лесной чаще обнаруживался проход, на склоне ущелья – тропинка, на полянке откидывалась крышка (или, точнее сказать, крыша?) схрона, где можно было и поесть, и переночевать. Глушь была ими обжита, они шли по диким местам как по собственному дому – быстро без спешки, спокойно, деловито. Надо гостю к вождю – значит, надо. Эльфы плохого человека не приведут.

Провожатые сменились дважды и третьим оказался… Хэлгон.

Гэндальф, пользуясь правом старого знакомого, попытался расспросить его.

Тщетно!

Попытка Гэндальфа напомнить корабль Аллуина и Валинор привела лишь к тому, что Хэлгон, словно в насмешку, заговорил на квэнья. Впрочем, для его ответа хватило бы и Всеобщего, а не того языка, который тысячи лет не звучал в Срединных землях.

Этот упрямый недорезанный нолдор заявил, что если маг идет говорить с вождем дунаданов, то с вождем он и будет говорить. А если хочет побеседовать с ним, Хэлгоном, то зачем куда-то идти, вот есть удобное бревно, можем посидеть и поболтать.

Так что большая часть пути прошла в молчании.