Неизбежные в этих случаях учтивые слова. Ну, давайте уже к делу! Нам – увидеть брошь, вам – увидеть выражение наших лиц… вы же сами тут на зрелище собрались.
Наконец Гроин открыл шкатулку, и Аранарт достал оттуда скромную вещицу.
Простота, бесхитростность линий завораживала. Граненые капли серебра поблескивали и… наверное, показалось? – некоторые искрились чуть ярче. Если не знать – не догадаешься.
Арахаэль встретился взглядом с отцом, и они кивнули друг другу – одним движением ресниц. Да,
И снова надо говорить. Хотя всё уже и так понятно. Хотя сказать хочется только одно: «А давайте мы уйдем прямо сейчас, жуя осиновую кору для бодрости». Так нет же, надо почтительно и неспешно, чтобы недостатком внимания не обидеть ни мастера, ни владыку, ни…
…с эльфами было бы значительно проще.
Вернувшись от гномов, Аранарт всё странно улыбался. Как ни далека была Риан от его дел, она заметила это. И спросила о причине.
Он в ответ с восторгом рассказал ей об успехах Арахаэля на охоте.
Она поверила. Тем более, что его слова были правдой.
Арахаэль должен прислать готовое платье немедленно, но это означает не меньше недели пути.
Ладно, ждем. И улыбаемся. Риан уже не задает вопросов, зато улыбается сама. Вот и хорошо.
Через несколько дней явился гонец. Серьезный, как в военное время, и со строжайшим приказом наследника: «отцу в руки, и чтобы никто вас при этом не видел». Аранарт оценил предусмотрительность сына.
…не улыбаться во весь рот было очень трудно. Но необходимо. Иначе придется объяснять гонцу, что же он нес с такой спешностью.
К огорчению просоленной от пота молодежи, Король оставил их на прочих наставников (ну да, срочный гонец… понятно же: что-то очень важное) и вернулся к себе засветло. Риан не было. Так и должно быть.
Теперь положить платье и шкатулку с брошью на кровать… и заняться делами по дому. Накопилось за летнее отсутствие (еще бы не накопилось! он потихоньку просил ничего не трогать), а последнюю неделю в него так вцепились соскучившиеся ученики, что не было никакой возможности вырваться.
Так что Матушка, застав его дома, обрадовалась, но совершенно не удивилась.
Осень была близка, вечера холодны, и она пошла в спальню взять шаль.
Аранарт неспешно пошел следом. Бесшумно – хотя понимал, что сейчас может топать, как гном коваными сапогами по каменному полу.
Прислонился плечом к стене и стал наслаждаться зрелищем. И тишиной.
Той совершенно особой тишиной, которая, как аромат вокруг цветка, волнами идет от замершей в восторге женщины.
Она осторожно трогала тяжелый шелк, словно гладила зверя, который, кажется, ручной и не кусается, но с непривычки боязно… потом снова взяла в руки брошь (шкатулка стояла совсем не там, где ее поставил Аранарт), повернула к свету, чтобы ярче заиграли искры… и увидела мужа.
Такое светлое и ясное лицо – ни морщины, ни седина сейчас ничего не значили. Доверчивое счастье – оно бывает только у юных девушек. И неважно, сколько лет таким девушкам. У потомков нуменорцев вообще всё с возрастом… по-особому.
Не говоря ни слова, муж достал из сундука ее зеркало, давно убранное за ненадобностью, поставил, принес пару светильников, зажег рядом.
И совершенно буднично сказал:
– Переоденься. Я подожду снаружи.
Риан послушно кивнула.
Какие похожие слова: покорно, подчиненно, послушно. И какая пропасть между покорностью жены, длившейся десятилетия, ее недавней готовностью подчиниться, в которой было больше протеста, чем в ином резком возражении, и – этим доверчивым и трепетным послушанием.
В спальне снова было тихо. Нетрудно догадаться, почему Риан не выходит.
Она сидела перед зеркалом; брошь, скалывающая высокий ворот платья, мерцала, но не ее игрой любовалась женщина. Она всматривалась в свое лицо, от которого отвыкла за эти годы… да таким она его не видела и вовсе никогда. Этот по-девичьи светящийся взгляд – была ли она такой в ранней молодости? в те годы, когда она была готова любить весь мир, не изведав еще иной любви? или счастье юности ее ждет только теперь, когда все заботы зрелости сброшены с плеч?
Аранарт вынул шпильку из ее волос – стареющей женщине немыслимо носить волосы распущенными, но какой язык повернется назвать старой ту, чьи глаза лучатся изумлением перед миром?
Она вопросительно взглянула на него: действительно можно ходить так? Его спокойная и мягкая улыбка была ответом.
Где тот зверь, перед которым она замирала в восторге и ужасе полвека назад? Он не исчез и не стал слабее, но ему больше не нужно показывать клыки, чтобы убедить в своей силе. Взгляни Аранарт сейчас в зеркало сам, он увидел бы, что стал… похожим на себя, каков он на самом деле, без того наносного, что было лишь незажившими следами войны и испытаний. Но ему было не до разглядывания собственного лица.
Риан прижалась к его груди… она забыла, что еще сегодня утром считала себя старухой, в жизни которой не может быть иной любви, кроме как к чужим малышам.
Не нужно быть гномьим мастером-камнерезом, чтобы уметь освобождать природную красоту от гнета пустой породы.