Некоронованный

– Но ты сам? – пристально взглянул на него Аранарт. – Ты жалеешь, что послушался свою жену?

Нолдор покачал головой.

– И тогда мне это казалось наилучшим выходом, а уж теперь…

– Пойдемте-ка, – решительно сказал Аранарт. – Раз нас все сравнивают, то неплохо бы и перечитать. За сто лет подзабылось.

– А я вообще не читал, – пожал плечами разведчик. – Только слышал, что есть этот атрабет, и по нему человеческих детей учат эстель от амдир отличать.

– Но ты знал Аэгнора, – тихо сказала Риан.

– Я знал его в лицо, не больше.

В библиотеке они застали всех подростков-дунаданов разом: пятерых юношей и одну девушку. Мысль учить у Элронда не только принцев вызвала восторг в Арноре, а владыка Ривенделла не возражал. «Дом с разговоркой» был на века вперед отдан юным людям.

Известие о том, что приедет Сам, было всколыхнуло и напугало дунаданский молодняк, но выяснилось, что Королю нет до них ни малейшего дела, что его приезд не меняет совершенно ничего и это, пожалуй, даже обидно. Аранарта их печали не заботили.

Войдя, он махнул им рукой – дескать, не отвлекайтесь на нас, Хэлгон принес книгу в переплете из тисненой кожи, изящно отделанной серебром и несколькими самоцветами узорной яшмы. Риан села читать, но рассуждения о духе и плоти были ей явно скучны. Аранарт и Хэлгон просматривали текст через ее плечо. Молодежь глядела на эту троицу во все глаза: никогда раньше они не видели Короля так близко и сейчас ждали от него откровений не меньших, чем разговор Эру с Манвэ.

Лишь к концу, когда Андрет рассказывает о своей любви к Аэгнору, Риан оживилась.

– Но это же написано женщиной… – сказала она удивленно.

Молодежь впилась в Королеву глазами. Неожиданное суждение всегда привлекательнее общеизвестного.

– С чего ты взяла? ­– улыбнулся Аранарт. Он не возражал, он только спрашивал.

– Вот эта речь… о том, что прекрасное воспоминание лучше горестного настоящего… я сама так думала тогда, слово в слово. Что пусть лучше останутся лишь воспоминания о молодости и любви, что жалость унизит… кто бы это ни написал, она знала мои мысли так, будто я ей рассказала всё.

– Но почему «она»?

– Аранарт, я очень мало помню отца. Но еще он мне объяснил, что эльфы мудрее людей. И говорят, что женский ум уступает мужскому. А здесь написаны те мои слова, которые стали бы страшной бедой моей жизни. И если в уста эльфа, прославленного мудростью, вложены самые ошибочные из мыслей аданской женщины, то скажи мне, кто написал это?!

Аранарт сжал губы, чтобы не расхохотаться в голос, но смеялся он долго.

Подрастающее поколение окаменело от восторга.

– Считается, – сказал Король, – (во всяком случае так меня учили), что этот текст написан самим Финродом, сразу после разговора. Но, может быть, ты и права, последняя часть была приписана позже.

– Судя по пергаменту, – заметил Хэлгон, – этой книге вряд ли больше тысячи лет.

– Можно спросить Элронда, с чего она была переписана, – пожал плечами дунадан.

– Или добраться до Галадриэли и узнать достоверно, что думал ее брат, – добавил нолдор. – Если он, конечно, делился с ней.

Он перелистнул страницу.

– Кто бы ни написал последнюю часть, это был человек, не эльдар. Только простой человек может думать, что если ты вечно молод, а твоя любимая состарилась, то ты способен испытывать к ней лишь жалость.

Аранарт молча кивнул.

Эльф говорил тихо, о том, что годами жило в его сердце и чего сейчас он не мог не высказать. И неважно, что услышат эти дети.

– Можно любоваться летним деревом. Его зеленой листвой, ее приятным шумом; прятаться в его тени. Но подлинная красота придет к дереву зимой. Когда ни единый лист не скрывает узора веток, прекрасного настолько, что лучшие из мастеров могут только учиться у него, но никогда не создадут нечто столь же совершенное. Так и человек. Пока он молод и полон стремлений, он радует этой юной силой. Но лишь к старости он становится собой настоящим: стремления облетят с него, как листва, и будет видно лишь то, что он смог сделать. Не то, каким он хотел бы стать. Нет: каким стал.

В библиотеке было очень тихо. Люди слушали эльдара так, как их далекие предки внимали, наверное, самому Финроду.

– У многих людей старость уродлива, это правда. Но лишь потому, что эти люди не искали пути к своим мечтам, позабыли о стремлениях. И вот дерево обнажено, ветви обломаны и сердцевина гнилая. Но не зима тому виной. А тот, кто написал всё это… тот человек боялся зимы. Наверное, в этом есть часть Искажения, о котором и говорится здесь.

– А если бы тогда, – тихо спросила Риан, – если бы ничего не изменилось… если бы я засохла, как дерево, которому больше не стать зеленым, ты бы… жалел меня?

– Я пожалел тебя в тот день, – Хэлгон чуть улыбнулся, только глазами, – когда Аранарт привел тебя в нашу пещеру. Или нет, еще раньше: когда первый раз увидел вас вместе. Но это не та жалость, о которой написано здесь. Если бы тогда ничего не изменилось… то ничего бы и не изменилось. Тебе всегда была нужна моя помощь. Я бы помогал.

Нолдор качнул головой.