Некоронованный

Пока гости приводили себя в порядок (они не были усталыми, но Том добавил в воду для умывания мяту и еще каких-то трав, и от их бодрящего духа оба почувствовали себя так, будто только что встали отлично выспавшимися, а не шли с ночи), хозяева тихо переговаривались:

– Он побелел волосом, но помолодел душой, – молвила Златеника.

Том кивнул и добавил:

– А эльф наоборот, повзрослел. И то, пора бы.

На столе на этот раз была ягодная настойка («Не хуже, чем у нас делают», подумал Аранарт и улыбнулся тому, что свое он считает лучшим) и изобилие пирогов – с картошкой, с грибами, тыквой и уже не вспомнить, чем еще. Очень не хватало Голвега с его рассуждениями, стояла ли госпожа Златеника весь день у печи и какой у нее хозяйственный передник. Почти сто лет минуло с его смерти, кажется, привык, что его нет, а вот – словно и не умирал он, кажется, обернись – он сидит здесь, хмурится, пытаясь разобраться в загадках этого дома. Или просто пирог ест. Откуда ни взялись эти пироги, а таких вкусных они давно не ели.

Выпили за его память, Златеника тоже пригубила.

– Ну, – сказал Бомбадил, когда гости хотя бы попробовали всё, что было на столе, – сколько лет не шел? Забыл о своем обещании?

– Тогда нет, – покачал головой Аранарт. – Тогда помнил. Но не мог. Жена была… слаба. А вот потом… потом забыл. Виноват.

Он улыбнулся.

– Ну хотя бы сейчас пришел! – примирительно сказал Том. – Ладно. Давай рассказывай.

– Что? – не понял Король.

– Всё! – широко улыбнулся Хозяин. – Всё, что хочешь.

Аранарт, к своему удивлению, стал рассказывать не о стране, не о народе. Почему-то ему казалось, что об этом Старейший и так знает… столько, сколько ему хочется знать. Король стал говорить о семье. О Ранвен. Слушая историю ее помолвки, Том хохотал так, что кресло под ним угрожающе трещало. Златеника сидела, опираясь щекой на руку, и улыбалась. Аранарт рассказывал о свадьбе внучки, и, странное дело, он говорил о самых простых вещах, о хлопотах, которые неизбежно сопровождают такое празднество, и рассказ об этих мелочах был сейчас уместен, хозяева охотно слушали его, и Король говорил, как трудно было отучить родителей Борна от священного трепета перед невесткой и будущим родичем… он об этом не рассказывал никому – отчасти из-за того, что равных собеседников уже не осталось в живых, кроме Хэлгона (а всё было на глазах у эльфа), отчасти потому, что как-то и не было необходимости излить душу. А тут речь об этом зашла сама собой.

От свадьбы Ранвен он перешел к тому, как оставил молодых друг с другом, упомянул первые месяцы собственного брака… и стал говорить о них. Говорить об этом было просто и так же естественно, как за другим столом он бы рассказывал о Войне или обсуждал донесения внешних дозоров. Аранарт не делился тем полугодом ни с кем, даже с Хэлгоном, потому что – как говорить о таком? любому женатому мужчине примерно понятно, что же тогда происходит между молодыми, и лучше лучшего известно, что о таком молчат. А сейчас он говорил, и это было легко: о своих и о ее чувствах, о забавных случаях и о тех, когда творящееся в душе важнее любых событий, и делиться сокровенным было правильно и на удивление просто.

Бомбадил молча улыбался и теребил кучерявую бороду.

Назавтра Аранарт спросил, хмурясь:

– На том лугу? Там выросло? Что?

– Пойдем, – кивнул Старейший.

Его было видно издалека. Он был похож на неловкого подростка, у которого руки слишком длинные, ломкий голос… уже не ребенок, чтобы умилительно улыбаться ему, еще не взрослый, чтобы смотреть на него с уважением.

Так и тут: сила уже видна, но еще не проявилась по-настоящему.

Бурая листва держалась на нем, он кутался в нее как мех, не желая стоять зимой оголенным, и смотрелся этаким воплощенным чувством противоречия: все деревья как деревья, а я буду по-своему.

Дунадан и Старейший подошли к нему.

Дуб приветствовал их почти что лязгом: было опять холодно, листья в инее, бурые как медь и звенят, как она.

– Ну здравствуй, – сказал Аранарт, кладя руку на ствол.

Снова налетел ветер, дуб загремел.

Король посмотрел под ноги. Желуди на земле. Уже желуди. Значит, уже взрослый. Хотя Арахаэль постарше будет.

– На сколько его хватит? – не столько спросил, сколько подумал вслух.

Хозяин пожал плечами.

И верно, кто ж его знает. Лет на триста точно, если пожара не случится. Только в этих лесах пожара не будет, можно не тревожиться.

А может и не на триста. А может – и на всю тысячу. Или поболее.

У дубов долгий век.

К вечеру ветер усилился, набежали тучи, ночью полил дождь. О том, чтобы уйти, нечего было и думать.

У Хэлгона возникли подозрения насчет так своевременно испортившейся погоды, но нолдор оставил их при себе.

Запертые холодным обложным дождем, они сидели у камина, кушали лучшую в мире кашу, пили мед и говорили, говорили, говорили. Когда Аранарт уставал рассказывать, его сменял Хэлгон. В этом доме, за этим широким столом самые простые, самые обыденные события представали перед арнорцами иными, полными того смысла, который отзовется спустя годы.