Некоронованный

Какое это счастье – остаться безо всей той жизни, без поступков – правильных и нет, без желаний – для себя ли, для родных ли, для страны ли… Остаться без мыслей – сознание ясно, но больше никогда и ничего не надо рассчитывать. Остаться без силы – она больше не нужна. Остаться без гордости и торжества – они меньше чем мыльный пузырь, переливающийся на солнце.

Остаться безо всего.

И быть свободным.

Тела нет, ты его уже не ощущаешь, и звезды светят сквозь тебя, и ветер поет сквозь тебя, у тебя нет ни облика, ни имени, ты дыхание этого мира и искра мира иного, ты песчинка огромного сверкающего Пика, по сравнению с которым и Таниквэтиль не более чем пригорок, ты мал, ты меньше пыли, но что значат эти призрачные слова перед могуществом Его, и в твоей слабости сила большая, чем могла быть в той, прошлой жизни, потому что ты – часть Его, потому что Его сила текла в мир через тебя и всё, что тебе удавалось сделать, было лишь потому, что ты был открыт этой Силе.

В прошлой жизни ты называл это Долгом.

Чистота.

И беспредельность.

Ты можешь знать любого из великих людей прошлого, тебе уже не нужно их видеть – ты это и есть они, тебе уже не нужно с ними говорить – их дела, мысли, чувства до самого мельчайшего – всё открыто тебе, а ты открыт им, и вы все часть огромного сияющего океана, вы меньше чем капли, потому что у капель есть границы, а у вас границ нет, вы едины, ничтожные и могучие разом, но и ни мощи, ни ничтожества тоже нет, а есть только молочно-белый Свет, который течет по миру тонкими ручейками, смывая грязь Искажения.

Это и было твоей свободой.

Свободой остаться чистым.

Свободой остаться чистым навсегда.

Светлая тоска сжимает сердце, это больно, но эта боль слаще счастья, это счастье возвращения Домой, к тем, кого ты любил, к тем, кто любит тебя…

Те, кто любит тебя.

В том мире, что лишь слабый отсвет Истины, тебя не держит ничего. Ничего, что ты называл своим. Ничего, что принадлежало тебе.

Но ты принадлежишь им. Любящим тебя.

Ты свободен от себя – но не от них.

Аранарт медленно опустился на уступ скалы. Сердце больше не болело, только чуть ныло.

Не сейчас.

Не сегодня.

И всё же возвращаться в прошлое не хотелось. А если бы и хотелось? Сброшенную кожу не надеть.

Он знал, что надо сказать Хэлгону, что тому надо…

«Надо». Слово из прошлой жизни. Оно больше не имело власти над ним.

Он уже никому – ничего – не должен.

Можно сидеть здесь, смотреть, как медленно темно-серая синева неба бледнеет, как разворачивает свой полет Лебединая Стая, смотреть на звезды, оставаясь душой в том, что было с ним после жизни, но прежде смерти.

Он задержится ради того, чтобы попрощаться с родными, но он уже не с ними.

И неважно, кто и когда поведет его в мир живых.

Как дорогого гостя. Но только гостя.

Когда перевалило заполдень, Хэлгон… не то чтобы забеспокоился. Тревоги не было. Что-то другое. Просто уверенность, что надо пойти и встретить Аранарта.

Ничего не произошло… то есть – ничего дурного не произошло.

Непривычное чувство. Такое бывает, когда в ветреный вечер любуешься небом: успеть увидеть каждое мгновение, если тебе скажут «обернись, какая красота» – ты уже не увидишь то, о чем сказано, как бы быстро ни обернулся.

Значит, надо успеть.

Эльфийское зрение милосердно: когда нолдор увидел Короля, он сразу увидел и его лицо.

Он знал такие лица.

Правда, доселе он видел их… нет, не в Мифлонде. Там не довелось ни разу.

Он видел их за те века, что провел на корабле сына.

Многие и многие эльфы, покидая Срединные Земли, уходили от горя, утрат, боли. Они плыли на Запад беглецами – и их корабли не доплывали до Амана. Их ждал Тол-Эрессеа, век от века становившийся всё более населенным.

Были и другие. Не те, что плыли «от». Те, что плыли «ради». Ради встречи с родными, с кем судьба разлучила века назад. Ради того, чтобы увидеть Валинор. Ради… он не спрашивал, но хорошо знал эти светлые, устремленные лица на встречных кораблях. Доплывали ли они? Наверное.

И совсем редко он видел тех, кто услышал Зов. Они ни от чего не бежали. Они не ждали от Амана исцеления своим душевным ранам. Они не искали встреч. Они ничего не теряли в прошлом и ничего не просили в будущем. Они просто плыли в Аман, и в этом было столько же их воли, сколько ее у ручья, бегущего с горы.

Хэлгон знал, что они доплывали. Всегда. А потом, наверное, жили в Валмаре. Не в Тирионе же им жить…

Нолдор не знал, что у человека может быть такое же лицо.

Хэлгон поднялся к скальнику, сел на землю у ног Аранарта. Тот чуть опустил ресницы: да, хорошо, что ты пришел.

Молчали.

Потом Хэлгон спросил:

– Когда?

– Когда все соберутся, – отвечал Король.

– Сходить?

– К Раэдолу. Дальше они сами. А ты возвращайся.

– Спасибо.

Пара недель напоследок. Королевский подарок. Или даже не пара… если собрать всех внуков.

Но если собирать всех, то…

– А за Каладелу? К Элронду?

Хэлгон старался, чтобы в его голосе не звучал испуг, что только что врученный подарок отберут. Он был готов, что в Ривенделл придется идти ему.

– Они сходят.

Аранарт, который не думает о быстроте… может ли быть такое? Впрочем, те, что услышали Зов, не спешат. Но и не медлят.