Некоронованный

– Что сказать Раэдолу?

– Правду. Что я ухожу по своей воле.

– А про Зов?

Король обернулся:

– Ты знаешь про Зов? Хорошо. Скажи ему, раз можешь.

– Я знаю про Зов для эльфов. Что он бывает и для людей, я узнал сегодня. Что это? Если об этом можно говорить.

Как изменилось его лицо. Такое светлое и спокойное бывает у человека, спящего глубоким сном. Но не наяву.

Как будто груз с плеч сняли…

– Как будто груз с плеч сняли, – сказал Аранарт. – Ты его нес всю жизнь, он был то легче, то тяжелее, то ты едва не падал, то привык и не замечал… а потом его сняли.

– Не потому, что он был хорош или плох, – подхватил эльф, – не потому, что ты нес его правильно или нет, а просто – это больше не твой груз.

– Да, всё так. Ты правильно понимаешь.

– Со мной так было... – тихо сказал Хэлгон.

– Было? – брови Аранарта чуть сдвинулись.

– В Мандосе. Когда выходил.

– Если об этом можно говорить… – повторил человек слова эльфа.

Туманы прошлого

Это был камень.

Огромный, тяжелый, ребристый, держать его было больно, но это было всё, что осталось от прежней жизни, и сохранить его означало сохранить себя. Так тогда казалось.

Ты и есть этот камень. А этот камень – это ты.

И пусть он покрыт глиной и грязью, отчего вполовину тяжелее и держать его куда труднее, ты держишь его таким и гневаешься, когда жестокая рука пытается сбить комья спекшейся глины с него.

Это мое, и я не отдам! – кричишь ты.

То, что тебя некому слышать, не имеет значения.

Но камень становится меньше и легче, и ты задаешь совсем простой вопрос: если ты дорожишь своим камнем, то зачем тебе его грязь? Тебе нужен он – так очисть его.

Легче. Легче. Легче.

И ты узнаёшь, каким был твой камень на самом деле. Когда он не был покрыт ничем.

Рассматривая, ты откладываешь его в сторону: ведь это же твой камень, его никто не отберет, так зачем держать? И тонкая, едва видимая веревка связывает тебя с ним. Прочнее прочного. Ни ты от него, ни он от тебя никуда не денетесь.

Ты теперь знаешь о своем камне больше, чем знал за всю жизнь, пока нес его. Конечно, ведь тогда он был покрыт… не только грязью, нет – и трава его скрывала, и лепестки цветов осыпали… но сейчас он чист.

И тебе уже больше нечего узнавать о нем.

Ты делаешь шаг в сторону… здесь нет тела и нет шагов, но ты не знаешь слов для того, что здесь, и думаешь словом «шаг» – шаг можно сделать вбок, вверх, вниз… несколько шагов… ровно столько, сколько позволит веревка.

Мягкая, тонкая веревка. Она надежно держит.

И нет на свете меча настолько могучего, что мог бы ее перерубить. Даже те мечи, что ковал Ауле и его майары эльфам во Великого Похода, бессильны здесь.

И ты знаешь, что твоих собственных сил никогда не хватит, чтобы ее порвать.

Значит, это навеки – твой камень, чистый, известный наизусть и потому почти безразличный тебе, и веревка в три с половиной шага длиной. На четвертый не хватает.

Но почему ты решил, что три с половиной? Тела нет, и нет шагов, и зачем считать то, чего нет?

Нет шагов. Ни трех, ни четырех. Ни одного, ни бесконечности.

Ты можешь уйти от своего камня как угодно далеко. Он в твоей памяти, а сам он тебе уже не нужен.

…и когда веревка просто исчезает, тебя уносит прочь, как человечьего ловца жемчуга, который перерезал бечеву своего балласта.

Аранарт медленно кивнул. Сейчас он прекрасно понимал всё, о чем говорит Хэлгон.

Больше чем понимал.

Теперь он это знал.

– Но мы так выходим в новую жизнь, а вы…

Сил не хватало произнести слово «смерть».

Король мягко улыбнулся:

– Тебя по ту сторону ждала Эльдин. Меня ждет Матушка. И не она одна. В чем разница, Хэлгон?

Нолдор опустил голову:

– Я не ожидал этого так внезапно. Я не готов.

Аранарт опускает ладонь ему на плечо. Руки Короля по-прежнему сохраняют целительную силу, и есть ли разница, что ранено – тело или душа? Хэлгон чувствует волну золотого тепла, как тогда, много десятилетий назад, но сейчас нет пелены беспамятства, его дух бодр, и сознание их обоих открывается друг другу. Эльф видит то, на что не мигая смотрит человек: ослепительный Свет, ярче чем Луна и Солнце, чем Древа некогда, чем блеск льдов Ойлоссэ; Свет, яркий настолько, что не различить, что за ним. А человек смотрит сквозь это сияние. Смотрит на то, что ту сторону. Спокойно смотрит.

Всю жизнь глаз эльфа был зорче. Теперь пришло время признать, что человек различает недоступное эльдару. То, что никогда не будет доступно эльдару.

Но ни горечи, ни обиды нет.

Чисто и ясно.

Надо возвращаться. Хотя бы одного из них еще ждет этот мир. Надо говорить с живыми, рассказать им, идти к Раэдолу, рассылать гонцов.

«Надо». Слово для живых.

«Пойдешь?» – Хэлгон не знает, спросил он это вслух или молча.

Аранарт едва заметно качает головой.

«Хочешь есть? Пить?»

«Всё равно», – шевельнулись его губы? нет?

«Сказать им, чтобы не тревожили тебя?»

О живых говорят вслух:

– Пусть приходят, если хотят.

Хэлгон не знал, как сказать о таком. Вчера был обычный день. А сегодня…

Хорошо эльфам: сначала собираешься в Мифлонд, потом ждешь корабля, потом плывешь и только потом… Аман – за Морем! Как вход в него может быть здесь, у ближайшего скальника, который хожен-перехожен?!