Некоронованный

Грел огонь, грел хмельной мед, но надежнее всего согревало в этот декабрьский дождь другое: то тепло, которое ты дал людям и осознал это по-настоящему только сейчас.

Через неделю дождь утих, небо стало высоким и чистым, лужи промерзли насквозь, и грязь была скована холодом так надежно, что упустить такую твердую дорогу было бы непростительной глупостью.

Выходить было решено завтра затемно, чтобы посуху добраться до Брыля.

Долго сидели у камина напоследок.

Поспать хоть немного, но было нужно. Быть может, из другого дома Аранарт и ушел бы без сна, но тут его манила одна надежда… ребячество, конечно, но вдруг. Он очень надеялся увидеть сон – как тогда. Стыдно сказать, конечно, старик, скоро прадедом станет, а ведет себя как мальчишка, ждущий подарка. Ну то есть не ведет, он же молчит… но в мыслях-то.

Последняя ночь. Вдруг что-нибудь.

Но нет, ни отца, ни кого-то из людей или не-людей… ничего интересного он не увидел. Только под утро ему приснился этот дуб: старое дерево, лет восьмисот, не меньше, битое грозами, обугленное молниями, ломаное ветрами, с жутким дуплом и страшными сухими сучьями… мертвый вяз был красавцем по сравнению с ним, да что – вяз, пень того вяза и то был не так страшен! – а всё же у этого гиганта, который назовешь скорее остовом, чем деревом, пара веточек упорно зеленела. Наперекор всему.

Тропами Арнора

Аранарт сидел над правнуком. Крошечный человечек лежал на боку, сложив пухлые ручки. Если Король протягивал ему палец, он обхватывал его обеими руками.

…когда Ранвен вышла к ним с новорожденным на руках, и он спросил «Как назовешь?», она вскинула голову, словно собиралась сделать что-то запретное и ответила дерзко:

– Ондомиром!

– Благодарю, – тихо сказал Король. – Не ждал.

Он сидел над малышом и вспоминал. Вспоминал, как больше полутора веков назад сидел у колыбельки Ондомира, точно так же совал ему палец в руки и пытался понять, как из этого розового существа получится его брат, каким он будет и вообще – что это значит для него самого: быть старшим братом?

Быть прадедом проще, чем старшим братом? Или сложнее?

Это только имя? Мало ли тезок на свете… даже в одной семье.

Или не только?

Ведь всем известно, что редко, но случается, что внук похож на деда или правнук на прадеда больше, чем бывает обычное семейное сходство. Что повторяются привычки, манеры… от самого мелкого, незначительного, до самого серьезного – и это не объяснишь ни подражанием, ни сходством. А чем?

Люди уходят за Грань Мира. Это ты выучил с детства.

А еще ты выучил, что Берен вернулся. И вернулся не потому, что совершил небывалое, а потому, что за него просили. Потому что Лучиэнь просила за него.

Ну что, Ондомир? Лучше тебе не знать того, о чем я сейчас думаю? Расти сильным, и не забивай себе голову… всякими странными мыслями.

Берен вернулся милостью Эру. Эру милосерден и читает в сердцах. Что он может сотворить своей милостью?

Тут ведь не как Берен, тут самым обычным образом родился. Как и все прочие, которые слишком похожи.

Ты, конечно, не просил. Не был настолько дерзок. Но если бы… нет, не за отца и не за маму. Их жизни – прожиты. Прожиты так, что о них будут песни петь веками. Или… нет, не в этом дело. О Берене поют – но о том, что он свершил до той смерти. А вернулся он для другого. Чтобы родился Диор. Чтобы в конце концов родился ты.

И ты, Ондомир. Спишь? Ну спи. Отдай палец, ишь, крепкая хватка какая.

Отец и мама сделали всё, что должны были. Всё, что хотели. У них не осталось неисполненного.

А ты, если бы просил, просил за братьев. Они не были героями, да. Не успели. Они не успели почти ничего… ты просил бы, чтобы теперь они смогли бы прожить жизнь. Радоваться. Любить. Ошибаться. Жить.

У тебя не хватило дерзости. А Ранвен посмела. Тоже мне, Ондогер в юбке, сверкает глазищами и считает, что может именем сотворить судьбу.

Спи, маленький. Лет через десять уже будет видно, мечты это всё или твоя мама права.

Эру добр. Он даст недожившим прожить.

А ты… ну, не Лучиэнь, конечно, Моргота не одолеть, даже Моргул от тебя ушел… и всё-таки кое-что в жизни сделал. Твоя просьба чего-то стоит. Ну и что, что ты ее ни разу не высказал? Как будто Эру важны эти мелочи. Мечтал же об этом в глубине сердца…

Мечтал.

– Хэлгон. А ты что об этом думаешь?

– А что я думаю? – дернул плечом нолдор. – Я этих сходств за тысячу лет насмотрелся. Редко, но бывает. И так похожи бывают, что ой. Не знаю я. Не знаю!

– А Валары? – спросил Аранарт.

– Валары! – нолдор злился, и маленький Ондомир забеспокоился во сне. – Из Валар о людях говорил только один. Напомнить, кто?! Только я его не слушал никогда… и нечего на меня так смотреть, я его совсем не поэтому не слушал. А потому, что его мелочь вроде меня не интересовала, он всё больше по нашим лордам… и по ненашим. Да и снизойди он до таких, как я, я бы всё равно… я же в лесах Оромэ, а в Тирионе только Эльдин и видел.

– А я знаю, – вошла Ранвен, взяла малыша, прижала к груди, чтобы он лучше спал. – Я уверена. Эру милосерден.

Последние слова она произнесла с таким вызовом, что Аранарт рассмеялся. Беззвучно, чтобы не разбудить.