Некоронованный

Усилия, которые автор прикладывает в начале первой главы для того, чтобы раньше времени не выдать будущего героя романа, грандиозны настолько, что выдают с головой и героя, и самого автора, сильно и откровенно в своего героя влюблённого. Та строгая порционность информации, отмеряемой устами Голвега: и этого на совет позвали – ну, он командир – да он хороший командир – о-па! он наследник, оказывается – ещё и наследник, неготовый к своему положению – если это не главный герой, я даже не осёл, я морковка, – избыточная маскировка, в интересах которой читателю не позволяется надолго задержать взгляд на выставляемом за проходного персонаже, создаёт вокруг его фигуры предельное, почти невыносимое напряжение. Когда тайна (первый её слой) наконец разворачивается, это вызывает едва ли не физическое облегчение. Обманчивое, впрочем: интенсивная плотность, тяжесть авторской любви будут сопровождать Аранарта до последней страницы, вынуждая читать медленно, дышать неглубоко, а эпизоды без Короля встречать – с недоверием, да, и нетерпеливым ожиданием следующей встречи.

Между тем за этим состязанием на внимательность: разгляди в Аранарте героя прежде, чем он это сделает сам, – благополучно скрывается иная, куда более хитрая авантюра. Обнаружив героя, мы упускаем из виду человека; раскрыв загадку, получаем (словами самого Аранарта) лишь королевскую реликвию, опоясанную долгом. Упустив в погоне за венцом протагониста то, каким Аранарт был, мы обречены теперь пройти с ним весь путь, чтобы только в финале обрести его – человека, в котором было так много любви, что он до последних дней оставался способен отказывать в ней жаждущим. Чтобы и их сердца, уязвлённые мечтой, выросли и вместили в себя и любовь, и самозабвение. И – нравственный закон внутри, который у Аранарта настолько сильнее, и выше, и требовательней, чем даже звёздное небо над головой благость Валар на дальнем Западе, что этих Валар вовсе нет ни в мыслях его, ни в его словах.

Образ Аранарта динамический и дробный – и не потому только, что автором выбрана соответствующая манера повествования: детальная проработка далеко (с каждой новой главой – всё дальше) отнесённых друг от друга во времени сцен. Дело ещё и в том, что это роман воспитания (я бы даже сказала – кропотливого выстраивания) колоссальной личности, написанный так, что служит одновременно инструментом воспитания читателя, хочет он того или нет. Аранарт нисколько не объект для подражания: он размещён в тексте так, чтобы каждый его поступок непременно рассматривался, оценивался, сравнивался с твоими собственными установками; если он и восхищает, то не изначальной правотой, а стойкостью и неутомимостью нацеленного внимания – к собеседнику, народу, судьбе. Он меняется, и меняется обоснованно: от мальчишки, которому честь королевского знамени важнее сердца матери, в «Мёрзлых травах», до правителя, ставящего выше собственной чести и жизни победу, плодами которой ему не насладиться, в «Дол Саэв». Для него нет ни готовых ориентиров, ни кодексов поведения, он не обходит свои многочисленные искушения, а врубается в самую их гущу. В отличие от героя-идеала, сияющего непорочной звездой высоко над пропастью, Аранарт ведёт своих спутников – читателей – с самого дна.

Но – только тех, кто готов идти сам и несмотря ни на что.

Что интересно, пристальное внимание автора к мельчайшим подробностям душевной жизни Аранарта (романизация его биографии) не мешает ему (Аранарту, а не автору) с «внутренней» точки зрения оставаться личностью полулегендарной – героем национального эпоса, первопредком. Неслучайно в сцене сожжения Форноста повествование с позиции непосредственного наблюдателя мгновенно отдаляется на эпическую дистанцию: об огненном выстреле Аранарта пойдут слухи, о которых здесь и сейчас – в момент рассказывания – уже известно. Неслучайны и настойчивые, достаточно легко распознаваемые архаические мотивы (со всей свойственной архаике «ужасностью» – то есть несопоставимостью по масштабам с той обыденной жизнью, в которую они вплетены на правах метафор, воплощающихся в реальность), которые «добрый» автор щедро рассыпает на пути своего героя: то Аранарт у Тома Бомбадила оказывается вынужден рубить труп родного отца, то – наутро после собственной свадьбы – поедать остывшее тело отца приёмного. Наконец, в высшей степени неслучаен предсмертный поворот мыслей Короля, согласно которому его смерть обнуляет историю его народа, становясь абсолютным началом их будущей жизни – в которую ему, строителю её и хранителю, вход, естественно, заповедан.

2. Король-Чародей