Некоронованный

Она попробовала встать. Голова коснулась туго натянутого косого полога. Фириэль аккуратно ощупала его. Это был самый крохотный шатер изо всех, какие только она могла вообразить: сидя на пятках, она доставала макушкой до его верха в самом высоком месте. Правда, длины хватало, чтобы спать, полностью вытянув ноги. А по ширине даже оставалось место: они тут были вдвоем, а могло бы поместиться и еще двое.

Ничего похожего на выход не было, но Фириэль смутно помнила, как выползала. Она приподняла нижний край полога…

… и зажмурилась.

Это был всего лишь костер в очаге кол-тэли, зимнего дома, но после темноты спального полога он казался ослепительным.

Женщины, сидевшие у очага, загомонили и побежали к ней. Они видели, что она выздоровела, поэтому надели на нее всё, что сочли положенным: меховую рубашку мехом внутрь, такие же штаны, потом меховые чулки, и принесли верхнюю одежду, мехом наружу. Сами себя они одеждой не стесняли: на них были лишь набедренные повязки из короткого меха. Зачем в теплом кол-тэли надевать на себя что-то еще – они искренне не понимали, но успели выучить, что длиннолицые хотят как можно больше одежды. Фириэль смотрела на их едва прикрытую наготу, которая ужаснула бы ее, расскажи ей кто про это в Форносте (а уж в Минас-Аноре!), но тут это выглядело правильно и на удивление целомудренно. Зачем прикрываться, если телу не холодно, а никто не бросит на тебя похотливого взгляда?

Раздеться так же, как они, она была всё же не готова, но меховую рубашку сняла. Она встала, с наслаждением разминая суставы и вслушиваясь в свое обновленное тело: холод и усталость, которые стали частью ее за этот поход, исчезли вовсе, дочь Ондогера казалась себе легкой, как в юности, но гораздо более сильной, о чем тогда и не мечтала.

– Тэнкве, тэнкве! – сказала ей одна из женщин, показывая на котел с олениной.

– Спасибо, – ответила Фириэль и села есть.

Кто быстрее, кто медленнее, дунаданы вставали на ноги и начинали осваиваться в новой жизни. Выяснилось, что из лука они стреляют куда точнее, чем их хозяева, так что те были готовы упрашивать гостей отправиться с пастухами: не только волки не отобьют оленей от стад, но и волчья шкура будет в стойбище.

После небольшого спора (очень помог Сидвар, стремительно овладевавший здешним языком) Арведуи настоял, чтобы шкура оставалась владельцу стада, он же отец пастуха, – как знак того, что тот оказал гостеприимство длиннолицему.

Конечно, здешние законы предписывали хозяину заботиться о госте столько, сколько тот пожелает, но… дунаданы чувствовали себя неловко, одолжаясь там, где не могли отдарить.

После нескольких волчьих шкур, превратившихся в накидки с капюшоном-мордой, арнорцы успокоились. А лоссофы были просто счастливы: никогда еще спасение чужаков не оборачивалось для них такой удачей.

Те, кто не уходил со стадами, учились управлять нартой. Унху подарил ими-ики своих лучших оленей, говоря, что большей удачи, чем найти длиннолицых, в его жизни не было и вряд ли будет, а даже подарок самому Ики не станет такой честью, как подарок ей… Фириэль поблагодарила, тайком дала имена своим скакунам и была совершенно очарована их пушистыми рогами.

Странная жизнь налаживалась.

Событием каждого дня становился вечер. Днем тундра была белой под белым небом, иногда верх и низ перемешивали снег и ветер, иногда небо было чистейшим голубым, а снег белым до боли в глазах… но больше двух цветов днем не бывало. Зато закаты… фиолетовые с алым, жемчужно-голубые с нежно-розовым, синие с золотом… самый невзрачный день мог обернуться сказочной красотой во весь неоглядный горизонт.

Они стояли и смотрели. И почти всегда молчали – каждый о своем.

Лоссофы уверились, что это какой-то обычай, очень важный для их гостей.

– Что с нами будет дальше? – спросила Фириэль, прижимаясь к мужу. Ей не было холодно, но так хорошо ощущать тепло его тела.

– Сидвар говорит: стойбище скоро снимется и откочует на север, к Форохелу.

– Я про нас.

– Думаю, что это лето у нас есть, – его слова были мрачны, но в голосе слышалась улыбка.

– А дальше?

– Узнаем. Ты же сама повторяла, что завтра будет хуже. Ну вот, кажется, оно обратится в послезавтра.

Фириэль снова услышала, как он улыбается.

– Странно, – сказала она, – мне всегда казалось, что ты не согласен с моими словами, просто не споришь при всех.

Арведуи не ответил.

– Ты всегда видишь свет вдалеке, а я – грязь и камни на дороге.

– Всё правильно, – сказал князь. – Ты смотришь под ноги, я смотрю вперед, и мы видим одно и то же.

Фириэль вскинулась: меньше всего она ждала его согласия, особенно – такого.

Он крепко прижал жену к себе:

– В чем ты хочешь меня уверить? В том, что не видишь того же света, что и я? – она опять слышала его улыбку. – Не поверю. Если бы для тебя не было света, то как бы ты видела наш тяжкий путь далеко вперед?

Бледно-золотое солнце медленно спускалось к горизонту. Долго смотреть на него не получалось, они отводили взгляд, но оно притягивало их снова и снова.